– Но ведь эту дорогу проложил он?
– Когда еще не был Изгнанником. Пустой Город – его рук дело, и он до сих пор очень красив, хоть и покинут давным-давно. Стой здесь. Дальше мы не пойдем.
Мы уже выбрались на гребень холма, и я ахнула: внизу, в широкой долине, блистало и переливалось огнями несметное сокровище, ало-золотая сверкающая груда, над которой куполом стояло светлое зарево, медовый светящийся туман. Словно звездные лучи, разбегались от него бесчисленные огненные дорожки; на одной из них стояли мы с Ирисом и молчали, задохнувшись от великолепия.
Волшебный город в ожерельях огней, где горит каждое окно и все двери открыты и освещены. Сперва мне показалось, он разрушен, слишком уж мягкие и пологие очертания были у его стен. Потом – рывком – до меня дошло: стены густо заплетены вьющимися растениями, словно на город набросили парчовое покрывало. Из долины дохнул ветерок, теплый как в летний полдень и сладкий от запаха роз. Огни мерцали сквозь листву, озаряли шатры цветущих веток, весь город, укутанный в янтарный свет, был полон уютнейших, замечательных закоулков, казалось, он готов к празднику, и вот-вот грянет музыка и жители выйдут из домов.
Какое-то движение на краю зрения, взгляд метнулся к качнувшейся ветке.
Тишина. Ничего.
– Там кто-нибудь живет? – спросила я с надеждой.
– Только звери и птицы, – ответил Ирис. – Только они.
Опять лаяла собака. Она стояла на дощатой дорожке, проложенной от крыльца к причалу, и лаяла. На меня. Черная, с белыми пятнами дворняга. Она лаяла издали, с истерическими нотками, с подвываниями, а когда я поднялась на ноги – отбежала за угол дома и принялась тявкать оттуда.
Из двери выглянул седой мужчина, видимо кукушоночий отец. Обвел глазами окрестности, но меня не заметил или не обратил внимания: я все-таки стояла дальше, чем обычно останавливаются чужаки, облаиваемые собаками. Потом из дома вышел Кукушонок.
Что-то подсказало мне – кричать и махать руками не следует. Я просто стояла и ждала, когда он меня заметит. Кукушонок был внимательнее родителя. Он обнаружил меня почти сразу. Я молча наблюдала как он обернулся, проговорил что-то в раскрытую дверь и направился в мою сторону.
– Барышня, – сказал он, подходя. – Ну здравствуй, что ли.
На нем была полосатая полотняная безрукавка с бахромой по низу – когда-то, наверное, праздничная, но теперь по ветхости потерявшая цвет и вид. Белая рубаха под ней свежо и вкусно пахла стиркой, а медная солька болталась поверх рубахи.
– Я разочарована, Ратер. Почему ты ушел?
– Ты врушка, барышня. Ты опять соврала.
– Я испытывала тебя. И ты не прошел испытание.
Он хмыкнул.
– Так какого ляда заявилась?
Я отвела глаза.
– Ты мне нужен.
– Прям-таки нужен? Свечку за тебя в храме поставить? Или по душу мою пришла?
– Какую душу?
– Дурак наш кричит, что белая навья по городу ходит, его, дурака ищет. Теперь вот заперся в кладовке и не выходит. Батя ему миску в кошачий лаз подсунул, – Кукушонок вздохнул, оглянулся на дом. – Пойдем, – сказал он, – прогуляемся. Побалакаем.
Панибратски положил мне руку на плечо и повел по тропинке вдоль реки. Прочь от города. В кукушоночьей ауре не ощущалось ни робости ни трепета, ничего того что так помогало мне ночью. Я как-то растеряла все свои заготовленные монологи. Теперь идея пригрозить адским псом не казалась мне удачной.
– Ну? – подтолкнул Кукушонок. – Чего тебе от меня надобно?
– Помощи.
– Какой-такой?
– Обыкновенной. Рыбы купить, отвезти ее на остров. Рассказать мне, что в городе происходит. Держать язык за зубами, конечно. Ничего такого сверхъестественного. Ничего, кроме обычных услуг.
– Угу, – задумался парень.
– Я бы наняла тебя.
– Опять золото сулить будешь?
– А какую плату ты потребуешь?
Он помолчал для значимости.
– Правду.
– И все?
– Правду, но чтоб не только на словах, но и на деле. Я сказки-то знаю, и как ваша братия горазда передергивать деловые соглашения тоже знаю. Наслышан, барышня хорошая. Так что вот. Ты знаешь, чего я хочу.
Здрасте, приехали. Записал меня в какую-то «братию»…
– Я знаю, что ты хочешь поглядеть на мантикора.
– Ну так!
– И все? А если я тебя просто найму? За деньги?
– Которые на следующий день превратятся в хлам?
– Которые как были золотом, так и останутся. Вот это, Ратер, истинная правда. Настоящие деньги. Только старинные. Тот самый знаменитый клад.
– Тогда мантикора мне не видать?
– Зато по золотой авре каждую неделю, Ратер. Купишь все, что только пожелаешь. Поможешь семье. Не будешь больше горбатиться на этом пароме, купишь дом в городе, купишь большой корабль, наймешь команду, поплывешь куда-нибудь в Андалан, а то и к Полуденным Берегам, привезешь оттуда ковры, виноградное вино, слоновую кость… Ратер, ты же парень разумный и дальновидный. С твоей головой, да с деньгами…
Кукушонок остановился. Повернулся ко мне. Янтарные глаза его потемнели.
– Вот и найми кого-нить другого! У кого при виде золота ухи затыкаются, глаза закрываются, и мозги отшибает начисто. Он те за золото пятки лизать будет. А я не из таковских, я свое сам заработаю. Мне твоих подачек даром не нать!
– А тебя куда девать прикажешь?! Ты знаешь уже слишком много!
