Он засмеялся:
– Под воду. Камень на шею – и в реку.
– Да ты что? – я остолбенела, – Ты… соображаешь, что говоришь?
Он смерил меня скептическим взглядом.
– Да ты утопленница ли? Кто вчера меня стращал – на дно, мол, утащу…
– Не знаю… – я опустила голову, – Не знаю, Ратер. Меня связали по рукам и ногам, заткнули рот и бросили в Нержель. С одного из причалов там, в порту. Во время прилива.
Пауза. Мы молчали, стоя друг напротив друга на прибрежной узенькой тропинке. Ратер смотрел куда-то вбок. Я проследила его взгляд – он разглядывал наши длинные тени, что легли на косогор, головами почти касаясь идущей поверху большой дороги.
– Я поспрашал сегодня… – каким-то хриплым голосом заговорил, наконец, Кукушонок, – Поспрашал батьку… топили ли ведьм в наших краях?
– Ну? – я вскинула голову.
– Баранки гну. Он сказал – было дело. Пару раз топили. Пару раз жгли. По ловле ведьм у нас псоглавцы мастаки. Так что берегись.
– Кто это – псоглавцы?
– Че, не знаешь? И впрямь, дикая ты. Монахи это, перрогварды. А что до ведьм – батька как принял на грудь пинту имбирного, так и попомнил. Громкое, говорит, было дело. Вместе со всеми смотреть бегал. Леста Омела, сказал, ведьму кликали. Леста Омела, вот как.
– Вот как… – эхом повторила я. – Ратер, а он… что рассказывал? Поподробнее.
– Ну че, говорит, стоял в толпе вместе со всеми. Он тогда младшее меня был, пацаненок почти. Работал в коптильне, сбежал посреди дня, любопытно, вишь, ему стало, что это за испытание водою такое. Ерунда, говорит, связали девку и бросили в воду, и еще ждали – всплывет, не всплывет? Багры приготовили, потом по тростникам долго шарили, ничего не нашарили… Слышь, давай присядем. Вот здесь, на травке, – он скинул безрукавку и расстелил ее на склоне. – Садись.
Я села, он устроился рядом, согнув одно колено, а вторую ногу вытянув поперек тропинки.
– Ну вот так как-то. – Кукушонок взъерошил пальцами траву, будто собачью шерсть. – Батька говорит, шуму было много, да и выпороли его потом крепко, вот и запомнил. А так, говорит, смотреть не на что. Вот когда жгут – это да, это зрелище. Или на Четверговой Площади когда закон чинят. Тоже зрелище. А это, говорит, курям на смех…
– Разочаровался твой батька, стало быть. Холера! Даже обидно!
– Он говорит, эта Леста Омела королеву покойную спортила, и через то королева сама ведьмой заделалась.
– Какую королеву? – подскочила я.
– Королеву Каланду, мир ее праху.
– Каланда не умерла! Она исчезла, и… и…
– Эту байку я уж сам слыхал, ее в городе все знают. Рассказывают, королева Каланда пропала как-то на три дня, а как ведьму, что ее спрятала, потопили, вернулась. В целости и сохранности. Только чудная какая-то вернулась. Она и до того, говорят, своевольная была, а тут волшбой, говорят, занялась, заклинания всякие распевала, с демонами вожжалась… Псоглавцы ничего не могли поделать – королева она, да и своя, андаланка, что ни говори… и старый король любил ее очень…
– А дальше что? – я смотрела ему в рот. Меня аж трясло от волнения.
– Что дальше? Дальше – все как у людей. Родилась душа наша принцесса Мораг, цветок благоуханный. И оказалась похлеще маменьки. Говорят…
Тут он резко замолк, словно прикусил себе язык. Я заерзала рядом.
– Что говорят? Рассказывай!
– Да враки это. Народ приврать любит.
– Ты рассказывай, а там разберемся. Рассказывай, Ратер!
– Говорят… что она… ну… чертовка. Что королева ее не от короля своего родила. Не знаю… вранье это… Принцесса, конечно, выродок… – он сморщил облупленный нос, – ехендра, хотел сказать…
– Энхендра, – поправила я. – Дети высоких лордов, не отмеченные дареной кровью, называются энхендро.
– Я и говорю – ехендра. Крови дареной в ней не видать совсем… Мастью не вышла. В мамку она пошла, принцесса наша, смуглявая такая. А чудищ среди высокородных и без нее хватает. Старый Даллаверт, сказывают, кровь младенческую пьет, аки упырь… Вальревен вилланов своих собаками травит…
– А что Каланда?
– Королева Каланда потом наследника супругу родила, нынешнего короля нашего, Нарваро Найгерта. И померла через это. Кровью, говорили, истекла.
– Каланда… умерла?
– Давно уже. Лет двадцать тому. А то и поболе. Эй, ты что? Да ты что, эй!
Блики на воде слились в золотое полотно, султанчики камышей размазались и провалились в золото. Я сделала несколько глубоких вздохов, перемогая давление в груди.
– Ты что это… барышня? Реветь затеяла? Чего реветь, она ж давно померла… давно! У нее дети взрослые! И король наш старый, Леогерт Морао, он тоже помер… ну, помирают люди, что же делать… Столько лет прошло, сама подумай. Эй!.. Смотри-ка, ревет, что твоя белуга… Эй! Да хватит же! Ты что, вправду в подружках у нее ходила, у королевы нашей? А батька говорил – все как раз думали, ты ее со зла спортила, сглазила. Что ежели бы тебя не потопили, колдовство твое черное не раскрыли, не вернулась бы она никогда.
Я наконец взяла себя в руки. Вытерла нос рукавом. Да, потери. Потери. Что ты хотела? Заявится в замок – «Каланда, это я, твоя араньика!» Парень прав – время идет. У нее дети… посмотреть бы на них. Хоть издали.
– Слышь, – Кукушонок встряхнул меня за плечо, – Слышь, а где же ты была все это время? Сейчас только всплыла, что ли?
– Вроде того, – буркнула я, хлюпая заложенным носом.
– А мантикор откуда взялся?
Опять за свое. Кто о чем, а вшивый про баню.
– Там, на острове… На Башне на Стеклянной… озеро есть…
– Нет там никакого озера.
