На подходе к трактиру Кукушонок нахмурился, лицо его напряглось. Он поднял руку, останавливая меня. У коновязи толпились лошади, много лошадей, и даже в сумерках я смогла разглядеть, что все они в дорогих попонах, в блестящей позолоченной сбруе. Вокруг прохаживались двое мальчиков, одетых как слуги, но тоже очень добротно. Круга света от фонаря над воротами было достаточно, чтобы пестрота желтого и алого бросилась в глаза. Кукушонок зло выругался.
– Что случилось?
– Ничего хорошего. Дьявол! Надо же было так влипнуть!
– Кто-то загулял в трактире? Кто-то из благородных?
– Угу. Загулял. Высочество наше бесценное со товарищи, не к ночи будь помянуто. Поворачивай оглобли, барышня. Нам тут делать нечего.
– Погоди, – я засуетилась, – У меня там вещи.
Кукушонок ударил кулаком по раскрытой ладони.
– Каюк твоим вещам.
– Почему – каюк?
– По кочану. Разнесут трактир по щепочкам. Или подожгут.
– Да ты что? Эта… принцесса… она что, совсем?
– Да хрен ее знает. Временами кажется, что совсем. – Ратер скорчил рожу, глядя на закрытые окна трактира. Из щелей между ставен лился свет. Внутри шумно гуляли. – Одержимая она. То месяцами в Нагоре сидит, носа не кажет, то вдруг на нее блажь находит, пьянки, гулянки. Тогда ей с бандой лучше под ноги не попадаться, затопчут не глядя. А то и что похуже сотворят. Сейчас у них, видать, веселье в разгаре.
– Оно всегда настолько разрушительное?
– Да говорят, ее высочество и в печали не брезгуют что-нибудь расколотить. Или кому-нибудь морду начистить. Или, опять же, поджечь что-нибудь. Говорят, у нее сдвиг на огне. Угли голыми руками хватает. Вот кто у нас ведьма-то настоящая.
– Поджечь? Она поджигает дома?
Парень закусил губу, нахмурился.
– Горело тут несколько раз… Кто говорит – сама подожгла, кто – масляный фонарь по пьяни уронили… Вообще-то они в лесу костры жгут. И прыгают через них голяком. Хотя, может, это враки. Что голяком.
Мы помолчали. Было слышно как внутри трактира голосят и топают, почти заглушая взвизги дудок и гудение виол. Иногда там что-то звенело, трещало и рушилось, и звук падения перекрывал слаженный пьяный хохот.
– Знаешь, – сказала я, – думаю, там можно пройти через двор. Там есть лестница на верхнюю галерею. А в зал мы не сунемся.
– Без барахла невмоготу?
Я закивала.
– Дьявол… Стой тут, я сам схожу. Давай ключи. Где твоя комната?
– А если тебя зацапают как вора? Ты погляди на себя – голодранец!
– Это я голодранец?
– Ну не я же!
Он бешено вытаращил на меня глаза, оглядел мое белое платье, потом свою бахромчатую безрукавочку и сыромятные чуни, похожие на пирожки – и смирился.
– Да, – буркнул он, – голодранец. Но если там сцапают тебя, тебе придется гораздо хуже чем мне.
Мы опять помолчали. В зале надрывно визжала какая-то девица. Визг никак не прекращался. Вот это легкие, подумала я.
– Тогда пойдем вместе. Будешь прикрывать мне тыл.
– Что прикрывать?
– Спину прикрывать.
Он явно хотел уточнить, какие именно тылы мне следует прикрывать, но удержался. Махнул рукой.
– Идем. Только я первый.
Мы обошли трактир слева, оставив освещенную улицу за спиной. Здесь, в переулке, сумерки загустели почти до чернильной темноты. Ворота во двор были, конечно, заперты, но маленькая калиточка подалась нажиму и отворилась. Во дворе оказалось несколько светлее; большие квадраты света из окон второго этажа лежали на утоптанной земле. Вдоль стеночки мы двинулись к полуотворенной двери на кухню.
Кукушонок скользнул вперед, а меня привлекло какое-то движение сбоку. Шум веселья доносился сюда едва-едва, и я различила то ли стон, то ли мычание. Человек сидел скорчившись, привалившись плечом к поилке, вокруг вся земля была залита водой, и он сидел прямо в луже. Пьяный в зигзаг.
– Эй, – окликнул шепотом Кукушонок, – ты чего там застряла?
– Иди вперед. Я за тобой.
Пьяные не сидят так – скорчившись, спрятав голову в колени, стиснув себя руками, пьяные не способны сохранять такую неудобную, страшно напряженную позу. Это не пьяный, поняла я. Это, наверное, жертва веселья. Может, раненый.
Зачем-то пригибаясь, я перебежала двор. Присела на корточки перед человеком.
– Эй!
От него исходил жар, настолько ощутимый, что я растерялась. Это не человек, это печка какая-то. Он натужно, с хрипом дышал, а такая скукоженная поза вовсе не способствовала нормальному дыханию.
– Эй! – я коснулась его плеча, словно смолой облитого черными мокрыми волосами. Пальцы кольнуло крапивной болью: аура напряжения стрекалась как морской зверь скат, – Эй, что с тобой? Нужна помощь?
Донесся стон, тихий, но такой, что по спине у меня побежали мурашки.
– Кто здесь?.. – Кукушонок неслышно подошел сзади, – Оставь этого пьянчужку, пусть себе валяется.
– Это не пьяный. Эй, – я осторожно дотронулась до узкой серебряной полоски, придерживающей волосы несчастного, – Ты ранен?
Он неожиданно дернулся, мотнул головой, скидывая мою руку. Бледным всполохом из чащи волос вынырнуло лицо, три черных пятна на узком треугольнике, блестящем, как мокрый металл – глаза, будто угольные ямы, острые зубы в провале рта – колья на дне рва. Волной плеснул запах – кислая вонь выпитого и извергнутого вина, душная горечь чего-то горелого, резкий запах пота, запах лошади, запах железа – накипь на гребне лютой, животной, не рассуждающей ярости. Я отшатнулась и села на землю.
Оказалось, что человек уже стоит, твердо расставив ноги, а в руке у него плеть – я краем глаза уловила, как он выхватил ее из-за голенища.
Плеть взметнулась – я успела только прикрыться локтем. Но Кукушонок совершил героический прыжок и встал между нами. Плеть со свистом оплела его бок и взлетела снова, таща за собой ленту ветхой ткани. На лицо и на шею мне брызнули теплые капли.
– Леста, беги!
Я почти на четвереньках рванула обратно, к калиточке в воротах. Меня догнал хриплый рык, мгновенно переросший в задыхающийся остервенелый хохот. Оглянулась – и глазам не поверила. Человек медленно поднимал вытянутую руку с зажатой в ней плетью – вместе с Кукушонком, вцепившимся одной рукой ему в запястье, а другой – в саму рукоять. Ноги его оторвались от земли, он взбрыкнул – и левый кулак незнакомца погрузился в его живот. Пальцы мальчишки разжались. Но прежде чем он упал, рукоять плети огрела его по затылку. Довершил все могучий пинок, от которого Кукушонок кубарем отлетел к воротам.
– Вон отсюда! – рявкнул незнакомец. – В следующий раз убью!
