превращается в дерюгу, в колючую привязчивую тоску, в неровные узлы потерь, с оборванными хвостами маленьких моих надежд.
Ирис! Вспомни меня, черт тебя дери! Или забывайся скорее вместе со своей рекой, своими сумерками, своими камышами! Не могу я больше!
Нет, могу. Самое ужасное – могу и буду. Меня еще в детстве по рукам лупили за то что расчесываю комариные укусы и сдираю корку с расцарапанных коленок. Кровь течет – хорошо, образуется корка еще более толстая и вкусная.
Тьфу!
Встретилась глазами с Пеплом. Что это? Неужто он смотрит с жалостью?
– Думаешь, милый тебя забыл? – спросил певец очень тихо, опираясь о стол и сильно подавшись вперед.
Я отпрянула:
– Какой такой милый? Я подсчитывала, сколько мне надо купить рыбы и крупы для небольшой поездки за город. Ты, Пепел, фантазер, даром что нищий оборванец. – Я решительно поднялась. – Счастливо оставаться. Вон Кукушонок идет. Эй, Ратер, ты ничего не забыл? Зеркальце мое взял?
Глава 8
И снова Стеклянная Башня
Навстречу нам, пользуясь приливом, шли два торговых когга, сопровождаемые лоцманской лодочкой. Ратер из-под руки разглядывал вымпела на мачтах.
– Из Аметиста идут, – сказал он с видом знатока, – Посмотри, какие красавцы! Не меньше тридцати ярдов в длину.
– Откуда ты знаешь, что из Аметиста?
– Вымпела рыжие видишь с орлами? Это агиларовский герб. А герб высокого лорда позволен только торговцам из столицы провинции. Так что это аметистовские. Слышь, а как первый кораблик называется, который с синей полосой?
– «Пиларин» – прочитала я. – А как второй, не вижу.
– «Пиларин», – Кукушонок поплямкал губами, словно пробуя имя корабля на вкус. – Иэх, а я хотел лодку «леди Луной» назвать. Батька запретил, сказал, что лодкам имен не положено. Да и какая она леди, в самом деле… Эй, ты держи правее, а то налетим на них.
Наша лодочка мягко запрыгала на череде косых волн. Я вспомнила, как предлагала Кукушонку деньги на обзаведение, и только покачала головой. Его интерес к морской торговле был чисто умозрительным. Мы плыли смотреть мантикора.
Пропустив купцов, Кукушонок налег на весла. Ветер шел с моря, поэтому парус мы не поставили, но все равно, на лодке плыть – это не ногами перебирать. Стеклянная Башня проступила из жаркого марева голубовато-лиловым полупрозрачным крылом, над ней движущейся сетью кружили чайки.
– Так, – парень оглянулся через плечо. – Теперь осторожно. Держи вон на тот камень, который на жабу похож.
– Не первый раз на руле, – буркнула я. – Тогда я прошла здесь без весел и при отливе, между прочим.
– И все гребеня бортами пересчитала. Благо, что не совсем раскокала. Потом целый день пришлось дно смолить. Держи правее, говорю!
Мы благополучно пристали в тесном заливчике, совсем, кстати, не в том, где я приставала прошлый раз. Ратер все-таки знал реку гораздо лучше меня. И было очевидно, что тут лодку не побьет о камни, даже если начнется болтанка при отливе.
Мы вылезли на тропинку, опоясывающую скалу с севера. Здесь имелась довольно широкая ровная площадка и мне нравилось входить в грот с этой стороны.
– Там, среди вещей, есть шаль, достань ее, – велела я. – Нет, не клади сверток на землю, держи в руках. Я должна завязать тебе глаза.
– Как же я тогда увижу мантикора? – засопротивлялся Кукушонок.
– Когда дойдем до мантикора, тогда и снимешь, – отрезала я. – Кстати, разуйся. Придется идти по пояс в воде. Холера черная!
– Что?
– Мантикора будет плохо видно из-за прилива. Он же в воде лежит. – Я почесала нос. – Ну, выбирай: или мы идем сейчас и видим только верхнюю часть мантикора и немножко спинного гребня или ждем полчетверти и видим мантикора целиком.
– А почему бы… ну, не дождаться отлива там, внутри? – поинтересовался Кукушонок.
Он, кстати, заметно разволновался, хоть и не подавал виду. Он взмок, и не только от жары, подмышками на старенькой льняной рубахе расползлись темные пятна. По вискам тоже текло, красноватые волосы прилипли ко лбу. И глаза у него очень уж сильно блестели.
– Ты думаешь, у тебя хватит сил простоять в мертвой воде полчетверти?
– Почему бы и нет?
– Хм? Ну пойдем, раз ты такой храбрый. Снимай обувку и бери ее с собой. А повязку все-таки придется сделать.
Я намотала шерстяную шаль ему на глаза, что при такой жаре было немалым испытанием. Поставила его лицом к стене, достала свирельку и заиграла.
Посыпался песок, камень заморщил и лопнул. Я толкнула Кукушонка меж лопаток.
– Шагай вперед. Шагай!
Парень сделал шаг в темноту, споткнулся и грохнулся на четвереньки. Я едва успела перескочить через него, когда щель в скале захлопнулась как капкан.
Он споткнулся, наступив на крышку сундука, утонувшего в песке и монетах, проломил гнилые доски и застрял босой ногой в бронзовых лентах обивки. Сверток выпал у него из рук.
– Не снимай повязку!
– Я не снимаю. Куда это я влез? Там горох, что ли?
– Держись за меня. Сейчас я тебя освобожу.
– А здесь холодно. И гулко так! Э-эй!
Заметалось эхо, взлетело под купол, к косому пролому в потолке, со звоном отскочило от поверхности воды, понеслось колобродить и аукаться по закоулкам.
– Это пещера, – объяснила я, – Вытаскивай ногу, только осторожно.
Ратер потащил ступню вверх, вытягивая вместе с ней завязшие в пальцах, спутанные как кудель жемчужные нити. Они тут же разорвались от ветхости сразу в нескольких местах и жемчуг градом брызнул в разные стороны.
– Хм… пара царапин. Ничего, мертвая вода залечит.
– Эге-гей! – снова заголосил Кукушонок и вдруг испугался. – Слушай, а я не разбужу мантикора?
– Не знаю. Но скорее всего нет. – Я взяла его за руку. – Пойдем. Осторожнее, напорешь ногу. – Отпихнула с пути острозубый венец. – Вот здесь надо аккуратненько перешагнуть. – Длинный вал тускло блестящего оружия, щитов и доспехов, частично поломанных и разрозненных. – А сейчас мы войдем в воду, не поскользнись. – Дно сплошь покрыто чешуей из золота. – Но это еще не мертвое озеро, мертвое озеро будет дальше.
Мы свернули налево. Еще десяток шагов в стремительно остывающей воде – мне почти по грудь, Кукушонку по пояс – и перед провалом, полным выстуженной тьмы, я сдернула платок с кукушоночьих глаз.
Он сразу заозирался, закрутил головой. Я нашарила между камней корзину и вытащила рыбешку. Отправила ее за пазуху (куда же еще!), а шаль завязала узлом на груди, чтобы не потерять.
– Вперед. Но учти, сейчас тебе будет очень холодно, очень душно и очень плохо.
Он неловко вытянул перед собой руки, ощупывая мрак.
– Что в повязке, что без – не видно ни шиша. Дьявол, я даже тебя не вижу! Леста, ты где вообще? Вот ведь пропасть какая…
– Перед тобой что-то вроде завеси, – объяснила я. – Что-то вроде пленки из темноты. Проходи сквозь нее, там будет светлее. Ну, кто рвался к чудесам?
