Золотая свирель

него, и он пожал плечам. – Сказать по правде, я не знаю.

– А что значит «поручусь»?

– Да просто скажу, что ты моя гостья. Что это я тебя пригласил.

– Но ты же меня не приглашал.

– Ну и что. Теперь приглашаю.

Ирис неожиданно вскочил. Сделал несколько шагов в сторону, огибая обломок скалы, под которым мы сидели, и зачем-то полез по камню наверх. Таких камней здесь была уйма, больших и маленьких, очень больших и очень маленьких, лилово-розовых, в черных и серебряных пятнах лишайника.

Ирис забрался на самую верхушку, оказавшись ярдах в семи над землей. Там он выпрямился во весь рост, легко потянулся, привстав на цыпочки – и попал в руки ветру. Волосы его черным пламенем взмыли в небеса, одежда затрепетала, парусом взлетел и защелкал плащ, завернулся тяжелый, темно-серый подол котты, наверное, чтобы ветер мог разглядеть вышивку на нижней рубахе. Ирис приложил ко рту сложенные раструбом ладони, и до меня донесся плачущий чаячий крик.

Крик взлетел вертикально вверх, в сиреневый провал неба меж темных сосновых крон. Ветер на лету поймал его и понес куда-то, небрежно подбрасывая на ладони. Я выбежала из-под сосен на пляж, где было просторнее – чтобы проследить за незримым его полетом. Ветер уносил чаячий крик на север, словно перья роняя по пути отзвуки и отголоски.

Я успела два раза вдохнуть и выдохнуть, когда северная сторона откликнулась. Откликнулась ощутимым не ухом, а всей поверхностью кожи легчайшим сотрясением воздуха, беззвучным эхом ударившей в берег волны.

– Пойдем, Лессандир.

Голос Ириса мягко толкнул меня меж лопаток, я даже сделала шаг вперед. Оглянулась:

– Куда?

– На берег. – Он смотрел мимо меня, на серебряную поверхность воды. – В дюны. К морю.

– Здесь, оказывается, тоже море недалеко! – обрадовалась я. – А река как называется, не Нержель, случайно?

– Нет. Не Нержель.

– А как?

Ирис, наконец, взглянул на меня и склонил голову набок, странно выжидающе улыбаясь. Потом ответил:

– Ольшана.

– Здесь нет ольх, – удивилась я.

– Выше по течению есть. Пойдем, Лессандир.

Коснулся моего плеча и прошел вперед, на длинную галечную косу. Куст мяты, потревоженный полой его плаща, вздохнул вызывающе-свежим ароматом. Мимоходом я сорвала листочек и сунула его за щеку. Под язык вонзилась сладкая ледяная игла.

– Ирис. А ведь ты только что придумал это название.

– Нет, – он не обернулся. – Я только что его вспомнил.

– Ты называешь реку по-другому?

– Да.

– И мне нельзя этого знать?

– Ты сама должна догадаться.

Я помолчала. Галечный, с песчаными проплешинами, пляж зарос зонтиками сусака. Бело-сиреневые цветочки, каждый о трех лепестках, парили в воздухе хороводами мотыльков. По левую руку светилась пепельным серебром медленная, лишенная отражений вода. Река Ольшана была гораздо уже Нержеля. Высокий противоположный берег хорошо просматривался – там стеной стоял темный сосновый лес, такой же, как и на нашем берегу.

– Почему ты называешь меня Лессандир, Ирис? – спросила я его спину. – Меня ведь зовут Леста.

Спина выпрямилась. Ирис остановился, резким движением головы отбрасывая тяжелые волосы. Я опять увидела острый кончик уха, а потом профиль Ириса, странный, тревожащий взгляд профиль – необычайно четкий, и в тоже время будто бы тающий, будто бы нарисованный на мокром песке, где его вот-вот смоет волна.

Он некоторое время глядел на реку, а потом проговорил, с паузами, подбирая слова:

– Понимаешь ли… Дело в том, что ты наполняешь свое имя, как вода наполняет кувшин. И изнутри твое имя выглядит иначе, чем снаружи. Тот, кого ты допускаешь внутрь себя, может увидеть твое имя изнутри. Изнутри оно звучит как Лессандир.

– Господин лекарь! – обернулся возница. – Паром к нашему берегу идет. Вон, на причале уже толпа собралась.

– Поедешь в Амалеру, Ю? – спросила я.

Он кивнул.

– Король приказал довезти тебя до дома. Я и сам хотел бы поглядеть, где ты живешь.

– Вдруг я опять наврала, да?

– Не болтай ерунды, Леста. Если король прикажет, Кадор тебя из-под земли достанет. Подумай на этот счет. Может, стоит уехать.

Хм? Впрочем, он прав. Еще вчера я могла скрыться под землей от кого угодно, даже от короля. Но теперь… без моей свирельки я мало чем отличаюсь от простых смертных. Привыкай, Лессандир. Привыкай быть простой смертной.

Под колесами загрохотали доски. Пестрая толпа раздалась. Груженая мешками телега тяжело откатилась в сторону, пропуская нас в первый ряд, к самой воде. Возница спрыгнул с козел, добыл из-под сидения старый плащ и накинул его лошади на голову.

– Послушай, Ю… – Я поскребла ногтем неотмытое пятнышко крови, спрятавшееся под рукавом. Я не знала, с какого края подойти и пошла напролом. – Ю, скажи, мы… еще увидимся?

Он посмотрел на меня, подняв бровь.

– Нет, – заспешила я, – не в этом смысле… Я бы хотела еще поговорить про Каланду, и… Понимаешь, я до сих пор ничего не помню. Потихоньку вспоминается, и я точно знаю, что у меня возникнет уйма вопросов. А ты единственный, с кем я могу поговорить об этом.

Ответить Ютер не успел.

– Доброго утречка, прекрасная госпожа! Да будет твоя дорога скорой и удачной, господин лекарь! Не в тягость ли добрым господам перевезти смиренного брата на тую сторону?

К нам обращался монах-здоровяк. Голоногий, в разболтанных веревочных сандалиях, в грубой серой рясе. Простецкое крестьянское лицо, хитрющие глаза – я сморгнула и узнала его.

– Эльго? О… брат Эльго, конечно же, мы перевезем тебя. Забирайся.

Ю не успел воспротивится – да, кажется, он и не думал сопротивляться. Его явно поразило мое знакомство с монахом, пусть даже и низшего ранга. По его мнению я должна была шарахнуться от служителя Господа как черт от ладана.

Знал бы он, что это за служитель!..

Грим, ощутимо покачнув повозку, забрался внутрь и плюхнулся на сидение напротив.