Я испугалась:
– Как, сразу? Прямо сейчас?
– Поторопись, вода уходит. Давай вот отсюда открывай, с этого места.
– Как?
– Да как угодно. Как воображение подскажет.
Я положила ладони на отвесную каменную стену. Меж моих рук как раз проходила граница тени. Пурпурно-серый гранит, шершавый, бороздчатый, в белесой известковой патине, в чешуйках слюды, прохладный в тени и иссушающе-теплый под солнцем.
Камень!
Слепой, глухой, непроницаемый, неколебимый. Это же камень! Ну как сквозь него…
Поверх правой моей ладони легла бледная жилистая рука с коротко обрезанными ногтями.
– Да, – сказал Амаргин у меня над ухом. – Да. Камень слеп, глух и непроницаем. И ты с ним ничего не сделаешь. У тебя слишком мало сил, чтобы изменить его – да и стоит ли его изменять? Не легче ли изменить себя?
– Как? – пролепетала я.
Губы у меня едва шевелились. Я не могла оторвать глаз от крупитчатой поверхности гранита.
– Всего лишь немного раздвинув рамки своего восприятия. То, что видят твои глаза, не является истиной. Помнишь бабочек-однодневок?
На левую мою руку легла вторая амаргинова ладонь, жесткая, едва теплая.
У бабочек-однодневок есть набор правил, вспомнила я. Бабочка-однодневка считает, что весь мир – это берег реки и пара деревьев. Бабочка-однодневка считает, что после заката солнца происходит конец света. Стрекоза, которая живет дольше, уверена, что конец света начнется, когда закончится лето. Мы знаем, что мир не таков, каким его представляют себе бабочки и стрекозы. Маги знают, что мир не таков, каким себе его представляем мы…
– Есть ночь и зима, и пространства тени, те края, куда не проникает привычный взгляд, те места, которые игнорирует каждодневное восприятие, те грани реальности, где обыватель слеп, глух и непроницаем. Видевшему иные миры проще сдвинуть рамки обыденности, он не испугается невозможного и не будет, защищаясь, успокаивать себя объяснениями.
Я почти ткнулась носом в прохладный бок скалы. Камень не был однородным. Кристаллики кварца сияли, как крохотные звездочки, слюдяные чешуйки таинственно посверкивали, сотнями оттенков переливалась сиренево-розовая плоть, справа окрашенная тенью, слева обесцвеченная солнцем, местами напоминающая сахарный слом экзотического фрукта арбуза, а местами – кору старого дерева. Известковая глазурь размазалась длинными потеками, черный лишайник прилепился резной бархатной розеткой…
– Шаг в сторону – и то, что ты знаешь как камень, превращается в ствол дерева. Еще шаг – и ты уже не ты, а рыжий муравей, ползущий по этому стволу. Еще шаг – и ты не муравей, а капля росы, стекающая в трещину. А еще дальше – мир теряет знакомые очертания, и ты уже не знаешь, как назвать себя, ты уже не понимаешь кто ты вообще есть – живое существо? Кристалл? Ветер?
Но так я потеряю себя…
– Э, а вот этого не бойся. Это совсем не так просто. В нас, в человеках, заложена такая мощная защита, что сломать ее практически невозможно. Человеческий разум очень гибок. Твоя личность как ветка ивы – гнется, но не ломается. А если сломается…
Если сломается?
– …то не стоит и жалеть о ней.
Внутри у меня опустело. Захлопнулись двери, упали засовы, защелкнулись замки. Пустота. Мысли, страхи, вопросы и беспокойство – все они остались снаружи – колотить в запертые ставни, кричать, грозить и топтаться на крыльце.
Я не ощущала ни камня под ладонями, ни амаргиновых рук поверх.
– В нашем случае всего-то требуется – заглянуть в ту часть реальности, где скала не является скалой, а существует в виде, например…
…шатра. Большого шатра с тяжелым войлочным пологом…
Ну, хотя бы так. Ты чувствуешь, каков этот войлок на ощупь? Какой он плотный, тяжелый, словно бы чуть влажный, но не от воды, а от того волосяного сала, что осталось в овечьей шерсти. Чувствуешь, как покалывают ладони упругие ости шерстинок… как пахнет этот войлок, кисловато, зверино, душно… видишь… видишь его спрессованную волокнистую плоть, глухо-серую, с отдельными цветными ворсинками… отодвигай его… вот так, снизу-вверх, пальцами его не ухватишь… вверх и в сторону… видишь, открывается проход… темный проход вглубь шатра…
Иди туда. Иди.
Иду.
– Ну вот, – весело сказал Амаргин, потрепав меня по щеке. – Прошли как по маслу. Почти все ты сделала сама, я только вывел тебя на дорожку. Что ж, это внушает определенные надежды.
Я проморгалась, привыкая к полумраку. Тускло мерцало золото, чуть дальше, над неподвижной водой озера висело туманное полотнище дневного света. Амаргин сел на выпуклый горб щита и принялся разуваться.
– Как все… неожиданно, – пробормотала я.
– У меня нет времени рассусоливать, – проворчал маг. – Без тебя дел хватает. Мы сюда не просто так пришли. Снимай обувь.
– Пойдем к мантикору?
– Да.
Мы пересекли озеро по высокой воде и свернули налево, в студеную темень, за обломок скалы, оплетенный известковой бородой. У входа в малый грот я остановилась, нашаривая корзину в щели между камнями.
– Оставь. – Амаргинов голос прозвучал сипло и глухо. – Рыба нам не понадобится.
Он взял меня за руку и потянул за собой. Мы вместе шагнули сквозь липкую, как паутина, пленку мрака.
В первый момент мне показалось, что мы вошли не в малый грот, а в какое-то другое место. Но это только в первый момент.
Дышать здесь, как всегда, было нечем. Обычный выдох оказывался непозволительно длинен, а поспешный вдох не спасал; голова тут же муторно закружилась. Белесо-бледная, на две трети разбавленная мертвая вода заполняла грот почти на высоту моей груди, и неприятно напоминала стоялый мутный рассол.
– А… где мантикор?
Голос мой сполз до шепота. Но прежде чем Амаргин ответил, я увидела его – в двух шагах от нас, огромной бесформенной грудой, фосфорным, тускло тлеющим под водой пятном.
– Как??!
У меня немедленно сбилось дыхание. Я принялась кашлять, сгибаясь пополам, едва не окунаясь носом в зеленую жижу, пока волшебник изо всей силы не двинул ладонью мне промеж лопаток, словно я поперхнулась – как ни странно, дыхание восстановилось.
Амаргин подтолкнул меня вперед.
– Парня надо вытащить.
– За…зачем? Он же… его же… ты же сам…
– Осторожно, располосуешь себе ладонь! Не трогай его. Берись за обрывок цепи.
Под опалесцирующей поверхностью воды распласталось на боку длинное драконье тело, мощные лапы вытянуты, человечий торс неловко вывернулся, одна рука откинута в сторону, вторая брошена поверх лица. На груди разлеглась толстой змеей оборванная цепь – я погрузила руку в воду и ухватила ее. Амаргин, в свою очередь, нашарил конец другой цепи.
– Потащили.
– Ку… да?..
– Наружу. Не болтай, а тяни. Пока вода не спала, мы его вытащим.
Я потянула за цепь, локоть мантикора съехал с лица – и я мельком увидела темные провалы глазниц.
