– Ну, болотце. Жабий Ручей, он в Мележку впадает, вон там. – Ратер махнул рукой куда-то в темноту. – Трясины нет, но грязищи по пояс будет. Особенно сейчас, после дождя. И крапива там знатная.
Я задумалась. Свалиться с кручи в мокрое и грязное болото как-то не улыбалось. Даже если в нем нет трясины.
– А обойти его можно?
– Болото-то? Можно, почему нет. Вдоль старого русла пройти, и вон туда, к Мележке, выйти. Там хороший песчаный овраг. Я б на месте мантикора туда бы и побег, и там бы заночевал.
– Малыш не знает здешних мест. Разве не видишь – он прет напролом, куда глаза глядят. Боюсь, он здесь сверзился прямо в болото.
– Если и сверзился, то давно из этого болота вылез. И бродит сейчас где-то совсем в другом месте. Или в овраге спит.
– Ладно, – решилась я. – Веди к этому оврагу хваленому. А то ребрами гребеня считать в самом деле как-то не тянет.
Мы залезли обратно на вершину, прошли по гребню на север и спустились по гладкому удобному склону. Кукушонок неплохо ориентировался в Соленом Лесу, я неплохо видела в темноте – и вместе мы продвигались довольно резво. Правда, мокрая трава и размеренный шаг после беготни сказались не в лучшую сторону – мы оба начали мерзнуть.
По правую руку кромешной стеной стоял лес, по левую меж деревьев проглянуло небо в белесых перьях облаков.
– Ага, – сказал Ратер. – Похоже, мы правильно идем. Овраг должен быть прямо впереди.
– Постой, – я схватила его за руку. – Послушай…
За деревьями, на прогалине, надрывался коростель, но за его нескончаемым «спать пора» странным, неуместным фоном доносилось…
– Музыка?
Кукушонок уставился на меня, глаза его блеснули белками. Я пожала плечами в темноте:
– Точно, музыка. Похоже, здесь где-то гулянка в лесу.
Мы еще послушали далекое пиликанье виол, чьи-то нестройные голоса, пьяный хохот…
– Я знаю, кто это, – заявил вдруг Кукушонок.
– Да ну? Какие-нибудь разбойники с большой дороги?
– Почти угадала. Это ее высочество сотоварищи. Шабаш у них.
– Какой еще шабаш?
– Ну, не шабаш, а эта… как ее… орания… оргация?
– Оргия?
– Во, во. Благородные развлечения, сопровождаемые ором и гиканьем.
Я нахмурилась, почесала нос.
– Знаешь что… пойдем-ка отсюда. Мантикор туда, где шумно точно не сунется. Он или удрал подальше, или отлеживается где-нибудь в тихом месте. Здесь ни ему, ни нам делать нечего.
– Я вижу огонь, – сказал Ратер. – Во-он, внизу, смотри… Они совсем рядом. Просто они ниже нас, в самом овраге.
– В овраге?
– Стань ко мне, отсюда видно.
А и правда, овраг-то оказался прямо перед нами, в двух шагах. Темный его зев загораживали склоненные деревья, куполом нависающие над высохшим ложем ручья. Снизу листву подсвечивали гуляющие оранжевые блики. Серый с подпалом дым, словно зверь, карабкался по противоположному склону, прижимаясь к крутизне. Самого пламени видно не было.
– Я слышал, принцесса и приятели ее… того… – Ратер щелкнул пальцами. – На шабашах своих через костер прыгают. Голышом.
– Ну и пусть себе прыгают. Тебе-то что?
– Говорят, она ведьма.
– Мораг – ведьма? – Я покусала губу, потом все-таки сказала: – «Ведьма» – это не совсем правильно. Она не ведьма. Она… эхисера.
– Что?
– Ну… волшебница. Магичка.
– Да ты что? – Ратер схватил меня за рукав, развернул к себе. – Значит, это правда? Не враки?
– Что – правда?
– Что она колдунья!
– Ратер, все не так просто. Я тебе потом объясню. Пойдем отсюда.
Я потянула его прочь, но парень стоял столбом.
– Колдунья… Я так и знал. Так и знал, что тут не без нечистого… У нее ж на лице написано… Душу свою бессмертную продала за силу колдовскую!
– Да ну тебя, Ратер, ерунду городишь. Все было не так.
– А как?
– Мать ее, королева Каланда, была эхисера. Настоящая эхисера, без всяких там… – Зачем я это ему рассказываю? Тем более – откуда я это знаю? Но вот же знаю, и рассказываю, черт за язык тянет… или старая неизжитая зависть, или тоска неуемная? – Я думаю, это она принцессу к волшбе причастила, обряд провела, гения дарующий.
– У-у! – вдруг взвился Кукушонок, пришлось шикнуть на него, чтоб не повышал голос. – У- у…Так это королева Каланда, это все она… это она принцессу нечистому продала, когда та еще маленькой была…
– Да что ты бормочешь! Никого она никому не продавала. И не смей про Каланду гадости говорить! Ты ее вообще не видел!
– Да твоя обожаемая Каланда… собственную дочь…
Я сунула под нос Кукушонку сжатый кулак.
– Еще одно слово про Каланду… эй, ты куда?
Кукушонок оттолкнул мою руку и зашагал к оврагу. Я догнала его, сцапала за плечо:
– Спятил? Нас поймают. У них собаки.
– Какие собаки?
– Они же охотились днем, балда! Как пить дать, это охота заночевала.
Парень послюнил палец и поднял его над головой.
– Ветер от Нержеля. Обойдем вон там.
– Ты кретин. Ты безмозглый идиот.
– Ну и вали отсюда, если трусишь.
– Я уже имела дело с принцессой. Не хочу ей больше попадаться.
– Вот и вали, говорю.
– И тебя уже один раз вытаскивала из застенков. Мне это тоже надоело.
– Давай, давай. Попрекни меня еще куском хлеба.
