Предисловие
Лагери смерти — это Северные Лагеря Особого Назначения Объединенного Политического Управления. Их сокращенное название СЛОН ОГПУ или еще короче — СЛОН.
В России и за — границей, в разговорном языке и литературе их обычно именуют Соловецкими и просто Соловками. Эти названия — когда то верные, теперь — анахронизмы.
В 1923 году, когда Архангельский концетрационный лагерь с материка был переведен на острова, он действительно превратился в Соловецкий. Его площадь тогда ограничивалась лишь группой Соловецких островов (Большой Соловецкий, Большой и Малый Муксольм, Заячьи и Анзер). Вскоре лагерь переполз обратно на материк и на нем, как спрут, начал распластываться во всех направлениях. В начале 1930 г. Соловецкие острова тонули в площади, на которой расползся прежний Соловецкий лагерь. В административном смысле, на севере Европейской России уже в 1929 году было семь лагерей; на Соловецких находился лишь один из них... Исчезло и второе основание для прежнего названия: в конце лета 1929 г. Управление СЛОНа (сокращено УСЛОН), находившееся до того времени на Большом Соловецком острове, перебралось на материк, в город Кемь и на острове осталось только управление одного из лагерей. Так, прежде единственный лагерь, разросся в целый комплекс лагерей; соответственно переменился и переместился его центр. Прежнее название теперь неверно: оно незаконно и сильно сужает границы владения в котором работают подлинные рабы, и хозяйствует смерть».[1]
В противоположную ошибку впадает автор настоящей книги: он преувеличивает территорию СЛОНа, включая в нее и туркестанский лагерь с центром в Алма Ата (бывший гор. Верный). Последний является независимым от СЛОНа и, как самостоятельная единица, входит в общероссийскую сеть лагерей особого назначения.
Такая сеть в современной подчекистской России существует. По материалам 'Крестьянской России' — Трудовой Крестьянской Партии — она раскинута в следующих областях, а ее основные узлы находятся в следующих городах:
1. Север Европейской России — семь лагерей, центральное управление в Кеми;
2. Урал — известен лагерь в Чердыни;
3. Сибирь — число лагерей неизвестно; их центр. Управление в Ново — Сибирске (бывш. Новониколаевск);
4. Дальний Восток — семь лагерей, центр. Управление в Хабаровске;
5. Средняя Азия — число лагерей неизвестно, управление в Алма Ата.
Почти вся эта сеть лагерей сплетена недавно и быстро — в конце 1929 и в первой половине 1930 годов; СЛОН возник раньше, но до современных огромных размеров и он вырос втечение 1929 года.
Одновременное появление лагерей в удаленных друг от друга окрайных областях России и увеличение их на Европейском Севере было вызвано экстремно — коммунистической политикой советской власти в этот период: усилив своим прямым содержанием и своими последствиями политическую борьбу населения, она одновременно увеличила значение ОГПУ, как аппарата политического сыска и террора. Россия подсоветская превратилась в Россию подчекистскую. Жертвы индустриализации России, коллективизации ее сельского хозяйства и 'Уничтожение кулаков, как класса' начали столь бурно увеличиваться в количестве, что емкость российских тюрем, как ни 'уплотнялись' они, оказалось недостаточной. Кроме того, обнаружилась неприспособленность тюрем к строительству 'Социализма' силами заключенных и к физическому истреблению последних — массовому, но без шума и широкой огласки. Тогда свой локальный опыт на Европейском Севере ОГПУ расширило до всероссийского масштаба. Лагери принудительных работ появились в четырех новых областях на окраинах России.
Сколько заключенных находится во всех лагерях особого назначения? Точной цифры мы не знаем. Она еще тайна Специального Отдела ОГПУ, ведующего всеми местами заключения во всей России. Пока ее можно скорее угадать, чем определить точно... Если, по автору настоящей книги, принять число заключенных в СЛОНе в 662.000 человек, то население всех лагерей будет безусловно не ниже одного миллиона; вероятно, оно близко к полутора миллионам; возможно, доходит до двух миллионов.[2]
Среди заключенных автор книги выделяет четыре группы — нэпманов, крестьян, 'каэров' (контрреволюционеров) и прочих. Эта классификация не выдерживает критики: обязательное 'единство основания деления' в ней грубо нарушено. Крестьяне поэтому находятся среди всех трех последних групп, выделенных автором; с другой стороны, каэрами, по советскому словоупотреблению, являются все заключенные в лагерях. Эту ошибку автора можно в значительной степени исправить, если слово 'каэры' в его классификации заменить словом 'интеллигенция', ибо она и является преобладающей в составе заключенных третьей группы. В этом смысле не раз употребляет слово 'каэры' и сам автор на протяжении своей книги... Невозможно исправить на основании текста книги другой недостаток в авторской характеристике населения СЛОНа — отсутствие указаний на численность каждой из основных групп заключенных (крестьян, нэпманов, рабочих, интеллигенции). Мы прибегли поэтому к другим источникам сведений о СЛОНе — печатным и устным.[3] На основании их и настоящей книги, с уверенностью можно утверждать: 1. Среди заключенных СЛОНа представлены буквально все общественные группы и подгруппы, которые можно выделить в составе населения современной России; 2. крестьяне среди заключенных СЛОНа находятся в подавляющем большинстве. Там, по утверждению корреспондента 'Крестьянской России', «напрасно будете искать привычные фигуры контр- революционеров: крестьяне, поголовно крестьяне. Редко-редко среди них попадается еще сельский учитель». Население СЛОНа гораздо более дифференцировано в сравнении с заключенными других лагерей. Это отличие СЛОНа от остальных лагерей подчекистской России — самое важное и даже единственно важное. В остальном все лагеря походят друг на друга.
Сходство всех лагерей, доходящее до подобия, проистекает прежде всего из одинаковых задач, поставленных перед ними ОГПУ. Этих задач три: первая — изолировать «врагов советской власти» от остального населения; вторая — предельно-полно и с наименьшими затратами использовать труд заключенных для хозяйственных и военных целей власти; третья — физически уничтожить «втихую» и без «шухера» (как выражаются чекисты в лагерях) подавляющее большинство заключенных. Третья задача лагерей менее отчетлива, чем две первых, в качестве сознательно поставленной цели[4] , но бесспорна и ясна в качестве объективного последствия условий, в которых живут заключенные лагерей. В качестве рабочей силы, их используют так беспощадно- полно, а дают им в смысле пищи, одежды, жилищных условий и медицинской помощи так бесчеловечно мало, что смерть является обязательным элементом в уравнении, на одной стороне которого стоит расход жизненной энергии, а на другой приток ее. Заключенные мрут в лагерях, как листья в осеннем лесу В книге читатель увидит сам эту смертность в лагерях русско—европейского севера. Такую же богатую жатву собирает смерть в лагерях и на другом конце России. «Всего второй год существуют лагеря на Дальнем Востоке», пишет корреспондент «Крестьянской России», счастливо спасшийся из них, «но названия отдельных командировок, как «Мурашки», «Сизиман», «Аборская железно-дорожная ветка», уже приобрели жуткую славу, уже овеяны трагическими легендами, уже осыпаны пеплом тысяч сожженных мучеников (в полосе вечной мерзлоты — мертвецов жгут, а не хоронят)... «Не жалеть ни костей людей, ни костей лощадей» — приказывают надзирателям администраторы СЛОНа. Им вторят администраторы в лагерях Дальняго Востока — «на костях заключенных построим вторую Швейцарию». И строят, щедрой рукой разбрасывая людские кости по огромным пространствам безлюдного края.
Второй источник подобия лагерей — их режим. Он везде одинаков и всюду военный. По военному построена внешняя организация: управление лагерей —штаб армии; лагерь (или отделение) — дивизия; отдельный пункт — полк; командировка — батальон, рота; артель — взвод. Во главе каждого из этих подразделений стоит «начальник» или «командир» с их помощниками. До бессилия и автоматизации заключенные муштруются в строевых построениях, поворотах, умении рассчитываться и в один голос здороваться. Царит военная дисциплина, но утрированная до предельной жестокости абсолютным
