должны все время ходить, чтобы не замерзнуть. Выбившись из сил от ходьбы и холода и не в состоянии противиться сну, они подходят к своим вещам, сложенным тут же на площади, притыкаются к ним головами и на несколько минут погружаются в сон, холод быстро заставляет их встать и опять метаться по площади.
В дороге отправка партий заключенных на командировки производится всегда ночью. На станции они ожидают по три, по пять часов, пока подадут для них грязные товарные вагоны. Зимой они дрожат, клацают от сорокаградусного мороза зубами, выслушивая чекистскую ругань и приказ чище держать равнение в четверках и стоять «руки по швам». Когда вагоны поданы сохранившие силы сами влетают в них «пулей», ослабевших чекисты «подсаживают» прикладами винтовок. В вагоны их набивают по 60 человек и потом наглухо закрывают все люки; двери запирают на замок. В вагоне заключенному ни сесть, ни лечь. В пути чекисты-надзиратели не хотят утруждать себя ни предоставлением заключенным возможности оправиться, ни подачей им воды. Повторяются все, уже знакомые нам сцены из пути заключенных в СЛОН.
В дороге заключенным полагается 300 грамм хлеба и три соленых воблы. Но это только «полагается», фактически заключенный получает не более 200 грамм хлеба и двух вобл. Недоданное чекисты на станциях Мурманской жел. дор. продают голодающим карелам, а на вырученные деньги покупают себе «рыковку».
Приехали на последнюю станцию, высадились произвели проверку.
— Партия! — орет старший по конвою заключенным, стоящим в строю: предупреждаю, шаг вправо, шаг влево, — будет применено оружие!... Партия! За передними конвоирами шагом МАРРШ!
Партия идет дремучим карельским лесом, летом съедаемая миллиардами комаров и тучами мошкары среди бесчисленных болот, а зимою, т. е. в течение большей части года, — по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров[5]. Наступает ночь.
— Партия, СТОООЙ! — кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и попеременно, всех конвоирующих чекистов, везут на себе заключенные. Партия остановилась.
— Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.
Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях; ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть чайники, и пьют кипяток с 200 грам. черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак заключенные кое-как проводят ночь у костров все время добывая из под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов. А утром опять: «Становись по четверкам! Справа, по порядку номеров рассчитайсь... и опять —дорога, глубокие снега, сани конвойных чекистов и в них, вместо лошадей, заключенные.
Наконец, тяжелое странствование по глубокому снегу окончилось. Партия на командировке.
— Чище разберись в четверках. Партия слушай мою команду: справа, по порядку номеров, расчитайсь! командует старший чекист.
— Первый! Второй! Третий! Четвертый! Пятый!..
— Отставить! Разучились рассчитываться?. Рассчитаться так, чтобы у дежурного по командировке стекла в окнах дребезжали!
К прибывшей партии выходит дежурный по командировке.
— Здорово, шакалы!
— Здрррааа!
— Справа, по порядку номеров, рассчитайсь! командует приведший заключенных на командировку старший по конвою.
— Первый! Второй! Третий!..Формальности сдачи и приема окончены. Все чекисты пошли отдыхать, обмениваться новостями и слушать радио. Оно у чекистов — но не у заключенных! — имеется почти на всех командировках. Как оно приобретается — узнаем дальше... Партия стоит. Она ждет новых распоряжений. У каждого уже живот прирос к спине. Вши высасывают последнюю кровь. Ноги ноют и едва-едва держат измученное тело. Дежурный по командировке дает в чекистском домике старосте командировки распоряжения:
— Староста, новых шакалов взять в оборот. Займись-ка с ними строем!
Староста, служака на «большой палец», староста, наверное, не одному уже советскому «гражданину» оторвал голову до того, как прибыл в СЛОН; староста исполнит все, что ему прикажут... А может быть староста и «рад был бы», но... что он может поделать? Староста не хочет «загнуться» в лесу: он хочет жить, как бы жизнь ни была тяжела. А для этого он должен выполнять все то, что ему прикажут его хозяева... Занявшись с полчаса строем с новыми «шакалами» староста командировки, «на ять» усвоивший все соловецкие термины, не менее зычным голосом, чем его хозяева — чекисты, распоряжается;
— Влетай в барак пулей!
В бараке заключенные встречаются с непосредственными новыми начальниками,— с дневальными. Дневальные — это бывшие мелкие «сексоты» ОГПУ до заключения, а теперь—»осведомители» ИСО и чекистов-надзирателей. Они один из тех многих винтиков сложного СЛОНовского механизма, без которого надзирателям трудно было бы выполнять СЛОНовские лесозаготовительные и иные программы. Ежедневно дневальные «стучат» (т. е. доносят) чекистам на заключенных и правду и неправду.
Хочется, чтобы читатель яснее почувствовал всю тяжесть пути заключенных от станции до командировки. Расскажу поэтому один из памятных мне эпизодов.
В ноябре 1929 года, из первого отделения СЛОН было направлено на командировку «Великий остров» двести человек заключенных. Партию сопровождали четыре чекиста-надзирателя со старшим по конвою Леоновым Петром. Вот, что рассказывал Леонов в ИСО по возвращении из командировки:
— До станции Пояконда (Мурман. жел.дор.) — «шакалов» довез благополучно. На Пояконде высадил, накормил на командировке пшеном и через полчаса погнал на «Великий остров». До деревни «Черная Речка» все шакалы, кроме троих, дошли благополучно. Трое, в рот иодом мазанных каэров, ослабели и стали отставать от партии. Но я все таки догнал их до «Черной Речки». Но когда погнал партию от «Черной Речки» дальше, — тут началась мне с ними беда; то один, то другой шакал стали отставать от партии. Упадет, паразит, на землю и плачет. «Не могу, —говорит, гражданин начальник, итти, ей-Богу, не могу, сил нет...Из Ленинграда, гражданин начальник, нас отправили — дали в тюрьме по куску хлеба, — ей-Богу, не больше килограмма, и по четыре воблы... Говорит, а сам плачет. — Трое суток мы ехали до Попова острова, — два раза дали только воды... Гражданин начальник, клянусь детьми: ей-Богу, не могу итти, хоть убейте!» — и плачет, паразит. Я и так, и сяк с ним: «Скоро, говорю, дойдем до командировки». А он, паразит: «Убейте, говорит, лучше меня, гражданин начальник! не могу итти...»
Думал-думал я, что мне с ними делать, и решил: взял одиннадцать человек каеров и одного попа и заставил их нести этих паразитов — два человека за руки, а два за ноги. Взяли и понесли.
Прошел я от «Черной Речки» пять километров, а всего значит, от Пояконды пятнадцать и — новое дело. Уже не трое шакалов, а целых семь попадали и плачут «Гражданин конвоир, хоть убейте, не можем итти, нет сил, отощали»... Я заставил и этих нести... Кругом лес? идем по колено в снегу; дороги, как следует, я не знаю; наступила ночь, — на три метра ничего впереди не видно... Слышу мои шакалы начинают плакать. Бросают свое барахло, сундуки, котелки; снимают с себя верхнюю одежду и тоже бросают по дороге. Ослабели. Что, думаю, делать?..
Взял и остановил всю партию. «Партия, стой,» — кричу, а сам не знаю, где у меня передние: партия растянулась чуть не на километр. Остановил, стянул всех в кучу. — «Ну, говорю, — отдыхайте, разводите костры». Развели мои шакалы костры, погрелись, отдохнули, попили кипятку и через час опять двинулись в путь.
Не прошли и пяти километров, как трое шакалов опять упали на землю. «Не можем, говорят итти, гражданин конвоир, лучше убейте, дальше итти не можем»... Попробовал я гнать их прикладом — ничего не выходит. Произвел над их головами четыре выстрела из винтовки, — не помагает; лежат, паразиты, и просят «Убейте лучше, гражданин начальник, дальше итти не можем».
— «Оставайтесь, говорю, загинаться в лесу», и повел других. Всю ночь шел с шакалами только к утру дошли до «Великаго острава». Переправил на лодках: всех шакалов, отдохнул и на другой день пошел за теми тремя паразитами, что остались в лесу. Долго я их искал, наконец, нашел. Один шакал снял лапти и
