– Он мой дядя. Сводный брат матери, – неохотно сказала я.
Мне казалось, каждым словом я предаю Геру. Моих слов было больше чем трижды. В два раза.
– А родители?
– Нет, – я ликвидировала родителей одним словом. Сразу же и без раскаяния. Они меня забыли. Зачем мне помнить о них? Забвение – это погребение заживо. Вот и все.
– Ты сирота? – Илья поднял брови.
Он сказал это так, словно в жизни ему не приходилось встречаться с подобным. Кто из нас был шаром- инопланетянином?
– Нет! – разозлилась я. – У меня есть Гера!
– И давно он у тебя есть? – Илья отвернулся к окну.
За ним горели красным солнцем листья дуба, только их нижняя сторона уже окрасилась черным.
– Давно. При чем здесь это?
– Выходит, он воспитал тебя сумасшедшей?
Он воткнул черные наконечники стрел в мои глаза.
– Вали отсюда, – сказала я и вдруг закричала: – Слышишь! Вали!
Илья ушел, хлопнув дверью. Я легла в своей комнате на кровать и стала смотреть на потолок. В квартирах солнце никогда не красит потолок в красный цвет. Он сначала светящийся белый, потом золотистый, потом серый, потом почти черный. Красного не бывает. Никогда. Стены бывают, а потолок нет. Мы с Герой давно содрали с наших окон бархатные портьеры. Я повесила белые шторы из органзы. Без узоров. Поэтому в наших комнатах всегда так, как на открытом воздухе. Я решила содрать бархатные портьеры в остальных двух комнатах. Завтра же. Пусть во всем нашем доме будет так же, как за пределом прямоугольного мира.
Зазвонил мобильник, я взяла трубку.
– Я снова наговорил тебе кучу дерьма.
Я молчала, глядя на стремительно сереющий потолок.
– Я так не думаю, – сказал он. – Правда.
– Мне все равно, – вяло ответила я.
В моей комнате было тихо, а в телефонной трубке я слышала звуки сумасшедшего города. Навязчивую какофонию механических сигналов, гудков, визга колес, радио, шуршания покрышек по асфальту. Всего того, что мешает думать.
– Не молчи. Скажи что-нибудь.
– Мы не будем встречаться. Мы разные. Совсем.
– Разноименные заряды притягиваются. Может, ты моя другая половина, которой всегда не хватает.
– Зачем тебе другая?
– Для гармонии, – он вдруг засмеялся. – Несу какую-то чушь. Наверное, я тоже чокнутый.
– Быть чокнутым не так уж плохо.
– Верю. Ты в этом профессионал. Спустим кораблик?
– Ну давай, – согласилась я.
Мы с Ильей спускали белые кораблики в реку живой протоплазмы. На нитке. Но это стало неинтересным. Они не могли уйти в дальнее плавание свободными. А кораблики без нитки ложились набок и топили своих пассажиров. Зато у нас появились зрители – мальчишки из соседних домов.
– Что вы делаете? – спросил один.
– Моделируем спуск кораблей на воду, – объяснил Илья. – Не то отечественному судоходству кранты. Если не сегодня, так завтра.
Мальчишки остались с нами. Выживание по-настоящему свободных корабликов стало гражданским делом. Как в прямом, так и в переносном смысле.
– Надо его спарашютировать, – сказал Илья. – Чтобы сел на воду, как гидроплан.
Он сложил из газеты два крыла, обрезал тяжелый нос и пришил их к парусу белого кораблика ниткой. Размахнулся и запустил. Я затаила дыхание. Гибрид кораблика и самолета сделал пируэт над живой протоплазмой, приводнился и поплыл припеваючи. Как положено. К своему собственному причалу. Совершенно свободный, крылатый кораблик.
– Ура! – заорали мальчишки и помчались за корабликом вслед.
Я взглянула на Илью. Он смотрел на кораблик орлиным взором, уперев руки в боки. Флибустьер отправил свой корабль в дальнее плавание. Я улыбнулась, он смутился.
– Ничего ты не понимаешь, – сказал он. – Это эпохальное открытие в бумажном судостроении.
Его голубые купола улыбнулись мне зрачками, и тогда я поцеловала победителя в губы. Обняла и поцеловала. Мы целовались на мосту как сумасшедшие. Под нами влюбленной кошкой мурчала живая протоплазма.
Я рассказала Илье про время. Про старые напольные часы, про кукушку. Про мать. Про бабушку. И о том, как я меняла время.
– Ты не превратишься в кукушку? – спросила я.
– Ты так веришь в часы?
– Уже нет. Часы – это симулякр времени.
– А что не симулякр?
– Материальные точки отсчета.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, к примеру, ты должен найти материальную точку отсчета, когда решил, что мы должны быть вместе.
– Девушка с кукушкой в голове – моя материальная точка отсчета.
– Я серьезно. С чего ты решил, что я другая половина?
Илья посмотрел в синее-синее небо и сказал:
– Я подарил тебе свое сердце, а ты его разбила.
– Оно всегда со мной.
– Ну и что? Ты все равно его разбила.
– Ты мое тоже. Оно высохло на обоях и в той и в другой жизни.
– Потому я не ношу с собой твоего сердца. У меня его просто нет. Ты мне его не дарила.
– Теперь подарила.
Я прижала руку к груди и протянула ему ладонь с отпечатком моего сердца, и он мне ее поцеловал. Так Илья поцеловал мое сердце.
Илья пригласил меня к себе домой. Я заколебалась. Мне не хотелось встречаться с его родственниками. Зачем они мне?
– Что опять случилось? – спросил он.
– Ты один живешь?
– Если хочешь, я приглашу всю свою родню. Что ты как маленькая?
– Один? Да или нет?
– Один, – после паузы произнес Илья. – Теперь ты заявишься с дуэньей по имени Гера?
– Тогда приду, – согласилась я. – Одна.
Он замолчал, я дунула в трубку.
– Я вообще не знаю, чего от тебя ожидать, – наконец сказал он. – Разговаривая с тобой, я хожу по минному полю. И никогда не знаю, где сработает детонатор.
– В смысле? – удивилась я.
– Тебе не понять. Ты с собой не общаешься.
– Тогда не приду, – обиделась я. – Буду учиться общаться с собой.
– Я чувствую себя нормальным, которому хочется пустить пулю в собственный лоб.
– Давай я пущу вместо тебя, – предложила я.
– Валяй, – согласился он. – С недавних пор лоб стал мне не нужен.
Я рассмеялась. У его машины тоже не было лба. Машины похожи на своих хозяев. Я бы тоже выбрала
