независимость. Граф Алексей Игнатьев, о котором идет речь у госпожи Лунгиной, родился в 1877 году в семье генерала, командира кавалергардского полка, генерал-губернатора Иркутска, а затем Киева, где он был убит социалистом-революционером. Сын окончил привилегированное училище — Пажеский корпус и Академию генерального штаба. В русско-японскую войну был адъютантом главнокомандующего Куропаткина. Во время первой мировой войны — представителем русской ставки при главной квартире. Одним словом — служил России и поддерживал честь своего рода.
Его «сложная душевная конституция», изломавшая его судьбу, обнаружилась в 1924 году, когда он сдал советским представителям во Франции все хранившиеся у него документы и значительные казенные суммы, за что был принят в советское гражданство и на работу в советское торгпредство. В 1937 году он переехал в Москву.
Но в то время как репатриировавшийся в Советский Союз другой представитель древнего русского рода, всемирно известный критик и литературовед князь Святополк-Мирский в том же 1937 году погиб в сибирском лагере, граф Алексей Игнатьев получил великолепную квартиру в центре Москвы, — по словам госпожи Лунгиной, на Старой площади, — открыл литературный салон и написал мемуары, выпущенные отдельной книгой в 1959 году, через пять лет после смерти автора. Название ее широко известно: «Пятьдесят лет в строю». Не менее известна и хохма, которую добавляют к этому названию: «…и ни одного дня в бою». Есть и другая, еще более злая переделка: «Пятьдесят лет в струю»… В 1943 году графа Игнатьева произвели в генерал-лейтенанты. За какие именно заслуги? Этого никто из простых смертных не знал.
Вольф Мессинг, как пишет госпожа Лунгина, считал, что у него с графом много общего, хотя бы «скитания по житейским дорогам». Он часто посещал генеральскую квартиру и беседовал подолгу с хозяином, «великолепным собеседником, умевшим и слушать, и рассказывать». О чем могли часами говорить сиятельный, владеющий всеми европейскими языками утонченный граф и полуграмотный и косноязычный фокусник из местечка Гора Кальвария, — одному Богу известно.
А впрочем, может быть, не только Богу. Какой-то свет проливает на эту курьезную связь выявленное во время хрущевской оттепели обстоятельство: Игнатьев был засекреченным высоким чином КГБ, а его квартира — явочным пунктом для избранных агентов.
Я допускаю, что жизнь заставила Вольфа Мессинга быть шарлатаном, что она заставила его подписать определенные обязательства и давать сведения известным органам. Но хочу верить, что продаться окончательно, выполнять гнусные задания, опуститься до уровня провокатора — не позволила совесть. Не в этом ли кроется причина недовольства им советской власти?
В завершение своей книги госпожа Лунгина пишет:
«Быть может, на Западе сейчас уже находится кто-то, кому могла быть известна хоть какая-то крупица тайны Мессинга, лежащей в одной из папок с грифом «Совершенно секретно».
Я льщу себя надеждой, что мне, по мере моих возможностей, удалось хоть отчасти раскрыть эту тайну.
Конечно, много к этому мог бы прибавить Абрам Калинский. Но он сидит где-то далеко…и вряд ли заинтересован в раскрытии правды о своем славном прошлом.
Тех же, кто так и не может понять, как вообще могло возникнуть такое явление, как феномен Вольфа Мессинга, я отсылаю к книге Вильгельма Губиша «Ясновидцы, шарлатаны, демагоги». Тридцать лет автор исследовал и разоблачал трюки всяких ясновидцев и эстрадных телепатов. Чтобы показать, как человеческие массы охотно верят невероятному, он несколько тысяч раз выступал в роли телепата, чтобы затем настроить людей критически и предостеречь их. Выступал он перед публикой, состоящей из врачей, юристов, педагогов, студентов, доцентов… И опросы, произведенные после его выступлений — до того, как он раскрывал трюки — показали, что около девяноста процентов зрителей было твердо убеждено, что он на самом деле ясновидец.
Автор предисловия к книге Губиша, известный психолог профессор И. Виттман, пишет:
«Если бы он (Губиш — И. Ш.) стал ясновидцем-профессионалом, ему было бы нетрудно нажить себе большое состояние с помощью шарлатанства. Но он предпочел тяжелый и неблагодарный путь раскрытия правды о том, что всякого рода «маги» своим успехом обязаны только великому доверию людей. Люди стремятся быть обманутыми — сознательно или подсознательно».
Вольф Мессинг мистифицировал людей сознательно — без этого не мог бы существовать жанр, в котором он работал. Пройдоха Михвас замахнулся шире — из славы Мессинга стараясь извлечь для себя немалую выгоду. Однако измышления Михваса придали славе Мессинга политический оттенок: всемирно известный ясновидец отказался, мол, от буржуазного Запада и стал пламенным советским патриотом. Он, де, хотя и мог бы снова покорять все столицы мира, но не хотел покидать свою новую родину, Советский Союз! Как поется в примитивной песенке, состряпанной для советских моряков: «А я остаюся с тобою, родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!»
Этот обычный прием советской пропаганды загадок в себе не таит. Загадка, и немалая, в том, почему определенные круги на Западе приняли версию Михваса, не пытаясь даже проверить достоверность подброшенных им сказок, что было бы совсем не трудно. Не пора ли авторам и издателям «ПСИ» извиниться за то, что они годами вводили и вводят читателей в заблуждение? Если же, цитируя вранье Михваса, они знали, что это вранье, — то какие таинственные цели они при этом преследовали?
Я уже собирался завершить мое повествование о встрече с Вольфом Мессингом и робкую попытку анализа его загадки и феномена, как дело неожиданно обернулось новой стороной. Вследствие «перестройки» нескольким моим хорошим знакомым, которых я не видал уже много лет, удалось побывать на Западе. Поскольку я знал, что они имели какое-то отношение к Мессингу, мне было интересно поговорить с ними о моем герое. Тем более что, как уже было сказано, после совместного пребывания в ташкентской тюрьме я его больше не встречал, а только читал, что о нем писали.
Беседы с моими знакомыми, любезно согласившимися ознакомиться с рукописью, оказались для меня весьма полезными и пролили новый свет на личность Мессинга. Как оказалось, мне было неизвестно, что он до конца жизни испытывал чувство страшного одиночества. В своей тюрем-ной исповеди он несколько раз намекал, что во время гастрольных поездок его одолевало это чувство, но я не знал, что с годами, — несмотря на успех и все возрастающую славу, — оно все усугублялось.
«Он всегда казался мне маленьким человечком и главное впечатление от него — запуганность и униженность, — сказал мне многоопытный, знающий людей, человек. — Мессинг как будто всю жизнь умирал от страха. Сейчас, когда я узнал, что с ним проделали в Ташкенте, мне легче понять причину этого. От одиночества он пытался избавиться поздним супружеством, оттуда и согласие на обременительное сосуществование со свояченицей. Он был рад и сиделке и даже собаке, чтобы только не оставаться наедине с самим собою».
Мои собеседники находили в моем подходе некоторую предвзятость и излишнюю эмоциональность, что, говорили они, вполне понятно, когда дело касалось Калинского. Но ведь главные виновники не Калинский и чины госбезопасности, с которыми он сотрудничал. Они были бы невозможны, их бы вообще не было, если бы не было создавшей их системы. Вольф Мессинг был жертвой системы — одной из миллионов жертв бесчеловечной советской системы.
Затем мои собеседники упрекнули меня — и, я думаю, справедливо — в том, что все, что делал во время своих выступлений Мессинг, я свожу к трюкачеству, — хотя сам на этих выступлениях никогда не присутствовал, если не считать смутного воспоминания школьных лет. Тот факт, что он так легко попался на провокацию, в какой-то мере, особенно в глазах обывателя, может его компрометировать. Но отнюдь не дисквалифицировать: страстное желание покинуть страну, «в которой нельзя жить», могло заглушить предчувствия и затемнить ясность внут-реннего видения. Дело в том, что широко известны — отнюдь не из «баек» и сплетен, а из серьезных и достоверных источников, факты, когда Мессинг проявлял гипнотические и телепатические способности. Еще живы свидетели, знающие об этом по своему личному опыту.
И еще рассказали мне такое, о чем я никак не подозревал. В моем представлении у Вольфа Мессинга, человека нелюдимого, женщины всегда были где-то на заднем плане: короткий эпизод с белостоцкой Симой и спокойная жизнь под боком властной супруги — и всё. Но мне рассказали, что он вовсе не был полубесплотным существом, а не прочь был и пофлиртовать и вступить в связь с увлеченной им
