информацию, установить связи Зиберта, включая круг его знакомств среди немецких офицеров и вольнонаемных сотрудников в Ровно.
Вторая версия сводилась к тому, что майор Гетель действует самостоятельно по собственной инициативе и никого еще не информировал о своих действиях и планах в отношении Зиберта.
С большей или меньшей определенностью можно было констатировать, что «немецкое происхождение» обер-лейтенанта Зиберта в гестапо сомнений не вызывает, но тем не менее он чем-то привлек внимание майора Гетеля.
Было решено до уточнения обстановки от прямого контакта с Гетелем временно воздержаться и одновременно усилить меры по охране Кузнецова.
А Гетель продолжал наводить справки о Зиберте. Он вызвал к себе Лидию Лисовскую, у которой фактически проживал Зиберт. До беседы с Лисовской майор Гетель установил, что обер-лейтенант Зиберт не зарегистрирован ни среди постоянно проживающих в Ровно немецких офицеров, ни среди временно прикомандированных. Без такой регистрации никто не имел права и двух дней провести в городе.
Беседа Гетеля с Лисовской носила официальный характер. Майор предупредил Лидию, что разговаривает с нею строго конфиденциально и какая-либо утечка информации об этой встрече будет иметь для Лисовской неприятные последствия. После он попросил ее рассказать все, что она знает о Зиберте.
– Обычный пруссак, – передернула плечами Лидия и рассказала то, что считала безопасным для Зиберта.
– Упоминал ли обер-лейтенант когда-нибудь Англию в разговорах с вами, неважно в какой связи?
Лидия в недоумении подняла брови.
– Англию? Никогда. Да и зачем говорить ему со мной об Англии? Разве у нар, молодых людей, не найдется других тем для беседы, господин майор?
Но майор был настойчив.
– Употребляет ли Зиберт в разговоре английские слова?
Лисовская улыбнулась.
– Но я не говорю по-английски. И потом, насколько мне известно, Пауль говорит лишь по-немецки. Он знает, правда, по десятку польских, украинских и русских слов. Столько же знают и другие немецкие офицеры, которые служат здесь.
– В вашем личном деле, фрау, вы пишете, что в течение двух лет изучали английский язык, готовясь к работе в Голливуде.
– Да, действительно я ходила на курсы, но английским языком так и не овладела. Из-за этого я отказалась от намерения поехать в Америку, о чем, кстати, никогда не жалела.
– Извините, фрау, за бестактность, но я хотел бы, любопытства ради, выяснить один вопрос: не выходят ли ваши отношения с обер-лейтенантом за рамки обычных отношений между хозяйкой квартиры и постояльцем? Нет ли между вами каких-либо отношений по сердечной линии, я хотел бы знать?
– Ну что вам сказать по этому поводу? У Зиберта есть невеста, но он влюблен в меня, а я в него. Надеюсь, теперь вы понимаете меня лучше?
– О, да, конечно! Я уважаю ваши чувства, но вы должны постоянно иметь в виду, что прежде всего вы сотрудница гестапо и лишь потом – близкая приятельница обер-лейтенанта Зиберта. Кстати, вам не кажется странным, что Зиберт так сорит деньгами, ведь он тратит крупные суммы?
– Ничего особенного в этом плане я за ним не замечала, – ответила Лидия.
– И последний вопрос, вернее, просьба, фрау Лисовская. Попробуйте как-нибудь в разговоре употребить обращение «сэр» и понаблюдайте за Зибертом, как он на это отреагирует. Меня же потом проинформируете, хорошо?!
Таким образом загадка Гетеля была решена. Хитрый гестаповец все же открыл свои карты. Он, исходя из одному ему известных предпосылок, решил, что Зиберт является агентом английской разведки – «Интеллидженс сервис».
Лисовская считалась тайным сотрудником гестапо. У нее был свой шеф, без ведома которого она не имела права давать кому бы то ни было какую-либо информацию, в том числе приватного характера. Поскольку майор Гетель вошел с ней в контакт напрямую, минуя ее шефа, это означало, что он действовал самочинно, без ведома соответствующих лиц в гестапо. Кроме того, из его беседы с Лисовской можно было предположить, что он не собирается арестовывать Зиберта, хотя и заподозрил его в шпионаже.
После катастрофического поражения под Курском над судьбой нацизма нависли темные тучи. Предвидя скорый крах третьего рейха, Гетель хотел заблаговременно переметнуться на сторону английской разведки.
Зиберт и Гетель встретились 29 октября 1943 года. Кузнецов привел Гетеля на улицу Легионерскую, 53 под предлогом, что там они найдут двух женщин, с которыми и проведут вечер. В этом доме проживал одиноко и скромно Хуберт Глаас, незаметный служащий так называемого «Пакетаукциона», немецкого учреждения, занимавшегося отправкой в Германию продовольствия и других товаров, награбленных на оккупированной советской территории. Возглавлял «Пакетаукцион» нацистский генерал Курт Кнут, один из заместителей Эриха Коха.
Курту Кнуту, этому живодеру и мошеннику, и во сне не снилось, что его скромный служащий Хуберт Глаас в действительности является голландским антифашистом. В тот вечер в квартире Глааса находился и Иван Корицкий, который работал в «Пакетаукционе» в качестве грузчика, а фактически был разведчиком в отряде Медведева.
– Мои приятельницы немного задержались, – Кузнецов посмотрел на часы, – но, я думаю, через полчаса они будут здесь. Пожалуй, нам следует тем временем чего-нибудь выпить, господин майор. Не возражаете?
Гетель охотно принял приглашение. Они сняли шинели. При этом Зиберт повесил на вешалку и ремень с кобурой и пистолетом. Майору ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.
Беседа за столом текла неторопливо. Говорили о погоде, которая в ту осень была необычно теплой, о винах, в которых и обер-лейтенант и майор разбирались неплохо. Постепенно разговор переходил на более серьезные темы, и Гетелю казалось, что инициатива принадлежит ему. Время, однако, шло, а женщины не появлялись.
– Николай! – позвал Зиберт своего шофера, «немецкого солдата польского происхождения», как он представил его майору. – Надо бы съездить за Анной и Ириной, что-то они задерживаются.
– Время еще есть, господин обер-лейтенант. Они сказали, что придут обязательно, – объяснил на ломаном немецком языке появившийся из другой комнаты Николай Струтинский и, вместо того чтобы уйти, неожиданно сел за стол.
Разведка – это такая служба, где малейшая погрешность может обернуться катастрофой. Такую ошибку совершил Струтинский, подсев к офицерам за стол.
Майора Гетеля будто током ударило, его лицо побагровело от негодования. Немецкий солдат польского происхождения никогда бы не позволил себе присоединиться к офицерам, даже если бы его пригласили. Подобной фамильярности не потерпел бы и английский офицер, за которого Гетель принимал обер- лейтенанта Зиберта.
Гетеля охватил ужас. Засада! Значит, Зиберт никакой не агент «Интеллидженс сервис»! А если он русский?
Майор вскочил и бросился к вешалке за пистолетом, но Струтинский подставил ему ногу, и тот растянулся на полу.
За полминуты Гетель был укрощен и связан. Так неожиданно закончилась игра, которая могла иметь далеко идущие последствия. Другого выбора у Кузнецова в создавшейся обстановке не было. Он отбросил ненужную больше маску и приступил к допросу насмерть перепугавшегося эсэсовца.
– Никогда бы не подумал, что вы русский разведчика – хмуро произнес Гетель. – Я думал, что вы англичанин или поляк, работающий на «Интеллидженс сервис». Собирался предложить вам свое сотрудничество. Соглашусь сотрудничать и с русскими, если отпустите.
– Все зависит от вас, от вашей искренности, – ответил Кузнецов. – Ваши показания мы сравним с теми сведениями, которыми уже располагаем. Поэтому требую говорить только правду, одну правду. Многое нам известно, но, конечно, кое-что мы еще не знаем.
Видимо, это произвело на Гетеля должное впечатление: на протяжении нескольких часов он подробно
