протестантский брак в море, каким бы он ни был законным, законным согласно английскому законодательству.
Она мягко хохотнула, поудобнее устраиваясь у него на груди.
— А если бы вы сказали, что вы, по вашему мнению, смогли бы уговорить меня выйти за вас замуж, и, будучи сами протестантом, предложили бы добровольно пойти на подобную жертву, эта женщина, бесспорно, с радостью дала бы вам все, что вы у неё попросите, для нас обоих, если ваши просьбы будут разумными. Нет?
— Да. — Он вздохнул. — И что за просьба у вас на уме?
— Ничего особенного, но Малкольм как-то объяснил мне значение жокей-клуба и в Гонконге, и в Шанхае. Он говорил, что, наряду с советами Гонконга и Шанхая, вся власть в мире бизнеса сосредоточена именно там. Её влияние обеспечило бы вам должность стюарда в одном и членство в другом. Нет?
Он захохотал и крепко обнял её.
— Вы живая классика, мадам. Ради этого я даже стану католиком.
— В этом нет нужды, Эдвард.
— Вы полюбите Шанхай всем сердцем. Теперь мои условия.
— О?
Он с радостью отметил, как в глубине её глаз промелькнула тревога, но скрыл своё удовольствие и придал лицу более суровый вид. Мне ни к чему выдвигать предварительные условия, подумал он с затаенной улыбкой: муж имеет некие неотъемлемые права, как, например, право собственности на все имущество своей супруги. Благодарение Богу, мы живем в мире мужчин.
— Первое условие заключается в том, чтобы вы любили меня всем сердцем и душой.
— О, я постараюсь, и постараюсь быть лучшей женой на свете. — Она теснее прижалась к нему. — И?
Чутким ухом он уловил в её голосе подспудную тревогу и рассмеялся.
— Это все, кроме того, что вы дадите обещание позволить мне обучить вас игре в бридж и маджонг — тогда вам в жизни не понадобятся деньги на булавки ни от меня, ни от кого-то ещё.
Мгновение она пристально смотрела на него, потом потянулась вверх. Их поцелуй скрепил сделку, и потом он бережно отстранился, чувствуя, что кровь ударила ему в голову.
— Я жду не дождусь, Анжелика.
— Я тоже.
— Теперь мы должны выработать план, времени у нас немного. Сначала получите подпись сэра Уильяма, быстро туда и обратно. Моя дорогая, я так счастлив, что вы приняли мое предложение.
Ей захотелось тихо заурчать, как кошке.
— Я так счастлива, что не могу выразить. Когда вы вернетесь, мы останемся здесь или уедем в Шанхай?
— В Шанхай, и как можно скорее, как только Броки пойдут ко дну. — Он поцеловал её в нос.
— А, Броки. Вы уверены? Вы уверены насчет них? Все наше будущее, вообще все зависит от этого, не так ли?
— И от Тесс, однако я уверен, моих улик достаточно, а её злоба сцементирует их и обеспечит их гибель — она тоже должна понимать это, иначе она никогда не сделала бы даже такого жалкого предложения. Но и в этом случае мы должны быть осторожны. То, как мы будем вести себя наедине, — одно дело, но в течение шести месяцев — столько времени уйдет у меня на то, чтобы перевезти вас в Шанхай, защитить вашу незапятнанную репутацию, запустить в дело компанию «Ротвелл-Горнт», привести в порядок ваши финансы, — мы должны выглядеть в глазах всех только добрыми друзьями. Я обожаю вас.
Вместо ответа её руки обняли его. Потом она сказала:
— У вас принято составлять брачные контракты?
— Нет. Но если вам так хочется, мы составим. — Он увидел её джокондовскую улыбку, которая прикрывала, как маска, обещала и снова прятала. — Это ведь не обязательно, не так ли? Мы связаны накрепко, ваше и мое будущее соединились, мы теперь одно целое. Успех зависит от наших общих усилий и от того, как мне удастся защитить наши интересы. Никогда не забывайте, что Тесс искусна, хитра и обмануть себя не даст, сделка с ней есть сделка. Но даже и в этом случае вы получите, что хотите, я обещаю.
Да, получу непременно, подумала она.
Потрясённый, сэр Уильям положил последнюю страницу из оставленных ему Андре на маленький столик, все они были на французском языке и написаны рукой Андре.
— Боже мой, — пробормотал он и встревоженно шевельнулся в своём потертом, но удобном старом кресле. Его приемная была уютной, в камине весело пылал огонь, тяжелые шторы были задернуты от сквозняков.
Он встал, чувствуя себя очень старым, налил себе выпить, долгим взглядом посмотрел на тонкую стопку бумаг, словно не веря своим глазам, потом снова сел и начал разбирать их лист за листом. Заключительная часть письма отца Анжелики, аккуратно склеенная на отдельном листе, ясно указывала на хладнокровно продуманный план завлечь Малкольма Струана в сети, другие страницы содержали даты и подробности изнасилования убийцей-ронином в Канагаве и его смерти во французской миссии при весьма странных обстоятельствах, имя мамы-сан, которая раздобыла лекарство, как оно было оплачено «потерянными серьгами» и как Андре вышел на лодке в море, чтобы избавиться от улик — нескольких полотенец, трав и одной из двух бутылочек, вторая, оставленная им в качестве доказательства, лежала сейчас в ящике его рабочего стола в миссии.
Записка, лежавшая снизу, гласила:
Сэр Уильям, к тому времени, когда вы прочтете это, меня уже не будет в живых. Эти показания должны быть использованы в случае, если моя смерть будет насильственной. Я открыто признаюсь, что использовал свои знания, чтобы получать деньги от Анжелики, да, шантажировать её, если вы хотите называть вещи своими именами, но, с другой стороны, шантаж — привычный инструмент дипломатии, к которому вы прибегали так же, как и все мы. Эта информация предоставляется в ваши руки, поскольку я могу быть убит или моя смерть будет подстроена как случайная, не обязательно ею самой, но из-за неё, с её помощью — ещё одна истина заключается в том, что найдется немало людей, способных пойти ради неё на убийство (Бебкотт, Макфей, Горнт), потому что уникальные знания, которыми я обладаю, и мое участие в её… «преступлениях» слишком сильное слово… махинациях делают меня мишенью.
Эти страницы помогут вам схватить убийцу и обвинить того, к кому в итоге приведут мои показания. Я не желаю зла Анжелике, я использовал её так, как мне было нужно, хотя никогда не спал с ней. Если моя смерть покажется случайной, она может не быть таковой на самом деле. Если же в ней никто не виноват, что ж, так тому и быть, я исповедался перед смертью (хотя ничего из того, что вы прочли, отцу Лео не известно) и отправляюсь раньше вас в великое странствие — такой же нечистый, как и большинство из нас, гораздо более нечистый, чем большинство, да поможет мне Бог.
Почему я передал все это вам, а не Анри? В самом деле, почему?
Внизу послания стояла четкая, уверенная подпись.
— В самом деле, почему мне? — пробормотал сэр Уильям. — И как это возможно, чтобы такая кроха могла скрывать все это так долго, скрывать от Малкольма Струана, чёрт побери? От Джорджа и Хоуга, чёрт побери? Невозможно, совершенно невозможно, Андре просто лишился рассудка, и все же…
Помимо письма её отца, а даже оно, вырванное из контекста, может быть преувеличенным искажением истины, остальное — лишь собственное мнение Андре, если только она сама не сознается, когда от неё потребуют объяснений. Все эти истории могут быть плодом помутившегося разума. Конечно, он тоже её хотел, сколько раз мы все замечали, как он вьется вокруг неё пиявкой, и потом этот любопытный случай, когда Вервен застал его у неё в комнате. И чертовски странно, что он употребил «нечистый» в этом смысле, ведь он и был таким самым буквальным образом, бедолага.
Сэр Уильям вздрогнул всем телом. Сератар шепнул ему о тайне Андре. Сифилис был распространен во всех слоях общества, во всех городах, городках и деревнях, в Санкт-Петербурге, Лондоне и Париже, во
