хлороформом, и они давали отличные результаты. Поверьте, вы ничего не почувствуете, и для больного это дар Божий.
— Это верно, мистер Струан, — сказал Тайрер, стараясь быть полезным и зная, что это у него все равно не получится. Его рану уже обработали йодом, зашили, перебинтовали и теперь он держал руку на перевязи, благословляя судьбу, что рана оказалась более-менее поверхностной. — Один приятель, с которым я познакомился в университете, рассказывал, что ему вырезали аппендицит, усыпив хлороформом, и ему не было больно ни капельки. — Он хотел, чтобы голос его звучал убедительно, но сама мысль о хирургической операции — и о гангрене, которая так часто наступала впоследствии, — пугала и его тоже.
— Не забывайте, мистер Струан, — спокойно продолжал Бебкотт, скрывая тревогу, — почти пятнадцать лет прошло с тех пор, как доктор Симпсон впервые применил хлороформ в хирургии, и это время мы не теряли даром. Я целый год ассистировал ему в Королевской больнице, прежде чем отправился в Крым. — Его лицо помрачнело. — Там я тоже многому научился. Ну да ладно, та война закончилась, и слава Богу. Наш добрый приятель лауданум, кроме всего прочего, вызовет у вас и эротические сновидения, если вам повезет.
— А если нет?
— Вам повезет. Вы оба — редкие счастливчики.
Струан вымученно улыбнулся, превозмогая боль.
— Нам повезло, что мы нашли здесь вас и очень быстро, уж это точно. — Инстинктивно доверяя Бебкотту, он выпил бесцветную жидкость и опять откинулся на спину, едва не потеряв сознание от боли.
— Пусть мистер Струан отдохнет немного, — сказал Бебкотт. — А вам лучше пойти со мной, мистер Тайрер, нам с вами ещё предстоит кое-какая работа.
— Разумеется, доктор. Струан, могу я принести вам что-нибудь, сделать что-нибудь для вас?
— Нет… нет, спасибо. Вам… вам вообще незачем ждать.
— Не говорите глупостей, конечно же, я останусь с вами. — Тайрер, нервничая, вышел вслед за доктором и закрыл дверь. — С ним все будет в порядке?
— Не знаю. По счастью, самурайские мечи всегда чистые и режут что твой скальпель. Извините, я оставлю вас на минуту. Я здесь сегодня единственное официальное лицо, и теперь, когда я сделал все, что мог, как врач, мне необходимо выполнить обязанности представителя Её Королевского Величества. — Бебкотт являлся заместителем сэра Уильяма. Он отправил катер миссии через залив в Иокогаму, чтобы поднять тревогу, послал китайского слугу за местным губернатором, ещё одного, чтобы тот выяснил, какой даймё, или князь, прошел через Канагаву пару часов назад, объявил боевую готовность отряду из шести солдат и налил Тайреру щедрую порцию виски. — Выпейте. Считайте, что это лекарство. Так вы говорите, убийцы что-то кричали, нападая на вас?
— Да, это… это было что-то вроде «соно… сонно-и-и-и».
— Мне это ни о чем не говорит. Ладно, будьте как дома, я вернусь через минуту. Мне нужно приготовиться. — Он вышел.
Рука Тайрера, на которую наложили семь швов, ныла. Хотя Бебкотт накладывал швы мастерски, Тайрер во время процедуры с трудом удержался от крика. Но все-таки удержался, и сознание этого доставляло ему удовольствие. Что порождало в нем отвращение, так это токи страха, продолжавшие сотрясать все его тело словно гальванические разряды и вызывавшие безумное желание бежать куда- нибудь без оглядки, бежать и не останавливаться.
— Ты трус, — пробормотал он, ужасаясь этому открытию.
Как и в операционной, в приемной так же резко пахло лекарствами, отчего его желудок был готов взбунтоваться в любой момент. Он подошел к окну и начал глубоко вдыхать свежий воздух, безуспешно пытаясь разогнать туман в голове, потом пригубил виски. Как всегда, вкус показался ему резким и неприятным. Он заглянул в бокал. То, что он там увидел, было скверно, очень скверно. По телу его пробежала дрожь. Он заставил себя смотреть только на жидкость. Виски был золотисто-коричневым, и, вдыхая его аромат, он вспомнил свой дом в Лондоне, отца, отдыхающего после обеда у камина с глотком бренди в бокале, мать, вяжущую на спицах с самодовольным видом, двух их слуг, убирающих со стола, — всюду тепло, уют, покой; это напомнило ему о кофейне «Гэрроуэй» на Корнхилл, где он так любил бывать, теплой, шумной, безопасной, и об университете, дружеской компании студентов, проделках, увлекательных, но вполне безопасных. Безопасных. Раньше в его жизни не было места опасности, а теперь? Им опять начала овладевать паника. Господь милосердный, что я здесь делаю?
Они благополучно ускакали от самураев, но ещё недостаточно отдалились от Токайдо, когда наполовину перерубленная мышца передней ноги лошади Струана дала о себе знать: несшееся во весь опор животное шарахнулось в сторону, и Струан полетел на землю. Падение причинило ему жестокую боль.
С огромным трудом, все ещё слабея от страха, Тайрер помог Струану взобраться на свою лошадь, но ему едва удавалось поддерживать в седле своего более высокого и тяжелого спутника. Все это время его внимание было приковано к удалявшейся процессии, каждую секунду он ждал, что вот-вот появятся конные самураи.
— Вы сумеете не упасть, мистер Струан? Я поведу коня под уздцы.
— Да. — Струан посмотрел на свою собственную лошадь, которая жалобно заржала и снова попыталась пробежаться, но безуспешно: нога больше не служила ей. Кровь широкой лентой струилась по боку из жестокой раны. Лошадь остановилась, дрожа всем телом и пошатываясь. — Положите конец её мучениям и давайте поедем.
Тайреру никогда раньше не доводилась убивать лошадь. Он вытер вспотевшие ладони. «Дерринджер» имел два ствола и заряжался с казенной части двумя новыми патронами, которые сразу совмещали в себе пулю, пороховой заряд и капсюль. Животное рванулось было прочь, но далеко отбежать не смогло. Секунду-другую он поглаживал её по морде, успокаивая, потом вставил пистолет ей в ухо и нажал на курок. Его поразило то, как мгновенно она умерла. Поразил и на удивление громкий шум, который наделал маленький пистолет. Тайрер убрал его назад в карман.
Он опять вытер руки; все звуки вокруг провалились куда-то, он словно пребывал в каком-то трансе.
— Будет лучше всего, если мы не станем выезжать на дорогу, мистер Струан. Лучше нам держаться поодаль, как сейчас. Безопаснее.
Путешествие отняло у них больше времени, чем он думал, из-за многочисленных канав и ручьев, через которые им пришлось перебираться. Дважды Струан почти терял сознание, и Тайреру приходилось напрягать все силы, чтобы удержать его в седле и не дать снова упасть. Крестьяне, работавшие на рисовых полях, либо делали вид, что не замечают двух окровавленных путников, либо с открытой неприязнью смотрели на них некоторое время, а потом возвращались к работе, поэтому Тайрер просто посылал им проклятия и упорно шел дальше.
Первый храм оказался пустым, если не считать кучки перепуганных бритоголовых буддийских монахов в оранжевых одеяниях, которые, едва завидев их, торопливо скрылись во внутренних комнатах. Во дворе храма они нашли фонтан. Тайрер с благодарностью припал к прохладной воде, потом зачерпнул чашку снова и поднес Струану; тот выпил, хотя боль была такая, что он ничего не видел перед собой.
— Спасибо. Сколько… сколько нам ещё?
— Совсем немного, — бодрясь, ответил Тайрер. Он совершенно не представлял, куда им двигаться дальше. — Мы вот-вот будем на месте.
У храма тропинка раздваивалась. Одна дорога вела к берегу и ещё одному храму, возвышавшемуся над деревенскими домами, вторая уводила вглубь городских кварталов, где тоже стоял храм. Сам не зная почему, Тайрер свернул к берегу.
Некоторое время дорога петляла в лабиринте узких улочек, возвращалась назад, потом вновь поворачивала на восток — и нигде они не встретили ни души, только глаза, глаза повсюду следили за ними. Потом перед Тайрером неожиданно возникли главные ворота храма, «Юнион Джек», часовой в алом мундире, и он едва не заплакал от облегчения и гордости, потому что их тут же заметили, один солдат бросился к ним на помощь, второй побежал за сержантом караула и через считанные секунды перед ним уже высилась внушительная фигура доктора Бебкотта.
