Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами

магазинах.

Как бы там ни было, де Голль был заядлым поклонником saucissons. После окончания Второй мировой войны во Франции царили относительный покой и порядок (не считая волнений в нескольких колониях). Посему генерал мог позволить себе время от времени проводить выходные на лоне природы, а не в столице. Во время подобных краткосрочных выездов он всегда требовал, чтобы к аперитиву ему подавали местные деликатесы.

Но одним пятничным вечером, когда он прибыл в свою загородную резиденцию, quelle horreur,[115] сосисок не оказалось. «Pourquoi pas?»[116] — разгневанно спросил генерал, и ему доложили, что ферма в силу финансовых трудностей прекратила их производство.

Де Голль решил, что действовать нужно оперативно. Он предложил на рассмотрение парламента законопроект о создании системы субсидий для мелких фермеров. Но правительство было под каблуком профсоюзов, и законопроект отклонили. Тогда де Голля осенила другая мысль. Что мешает ему создать панъевропейское правительство, которое выделит субсидии на его любимые сосиски? А так как раскрыть свои истинные намерения он не мог, то обратился к главам Италии, Германии и Испании (каждая страна была знаменита своими сосисками, в чем вы позже убедитесь) с выдуманной концепцией. Генерал предложил защищать европейских производителей в условиях повсеместной конкуренции. И вот оно — Общий рынок взошел на трон. Очень скоро местная свиноферма купалась в евро и увеличила производство до таких масштабов, что половину производимых сосисок приходилось обратно скармливать свинкам.

Ну что сказать?! Возможно, не все правдиво в этой истории, но это единственное, чем я могу объяснить затаенную неприязнь Англии по отношению ко всей Европе. Наши сосиски имеют жалкий вид по сравнению с румяными и выдержанными salami, wurst, chorizo и saucissons sec.

Безусловно, сегодня Евросоюз является для Франции гораздо большим, чем просто источник субсидий для французских животноводческих ферм, фруктовых плантаций, молочных заводов, виноделов, производителей оливкового масла и любых других видов сельскохозяйственной продукции, которые вы можете себе представить.

На самом деле у меня нет никаких веских аргументов. Но благодаря всему вышеперечисленному французская провинция — сказочное место для отличного отдыха. Всего лишь в нескольких километрах от Парижа можно увидеть частичку настоящей провинциальной Франции. Именно там живет народ, который умеет управлять трактором и на чей взгляд слово «Dior» нужно, чтобы гонять бездомных собак со своего огорода: «Пшли отсюда! Dior вас побери!»

К январю я уже созрел для того, чтобы продолжить добрую французскую традицию и приобрести кусочек застывшей во времени сельской жизни в виде загородного maison. Возможно, вы посчитаете это безумием с моей стороны: зачем загородный дом человеку, который задержится в Париже лишь на год, пока действует его контракт? Но теперь я получал заработную плату в полном размере и практически ничего не тратил на аренду. И могу вас заверить — вы можете позволить себе небольшой замок в Нормандии за ту же цену, что лондонцы платят за половину дома, больше напоминающего муравейник, нежели человеческое жилище.

Мною двигали те же соображения, что зарождаются в умах большинства парижан. Нужно признать: вечная суматоха города со временем начинает раздражать. По сравнению с Лондоном столица Франции страдает дефицитом зеленых насаждений — вы вряд ли найдете и пару сантиметров, усаженных травкой, особенно в районе Марэ, где живу я.

Кроме того, меня раздражали соседи (подобные негативные эмоции испытывают и сами парижане). К этому времени мне был известен каждый шаг соседей во время их утренних сборов. В семь верещал будильник — дзззззззззззз; мадам выбиралась из постели, ныряла в ласты, и потолок начинал дрожать под ее весом, пока она пересекала комнату, чтобы скомандовать детям: «Подъем!» Дети швыряли на пол рюкзаки, наполненные не иначе как пушечными ядрами, а потом, судя по звуку, врассыпную неслись в кухню, увлекая за собой по полу кувалды. Схватив по ломтю багета, они усаживались перед телевизором и смотрели мультик о людях, которые никогда ничего не делали, а только орали друг на друга, разражаясь гневом. При этом ежеминутно кто-нибудь из детей проделывал вояж обратно на кухню (играя при этом с пушечными ядрами), а потом возвращался к телевизору (казалось, что в сопровождении стада кенгуру). Шум воды в туалете извещал о его использовании, как минимум, раз пятьдесят за незначительный отрезок времени. После чего наступало время, когда беспрерывно слышны были только истошные вопли.

Затем вроде бы наступала тишина. Но стоило вам налить себе чашечку чая в надежде на восстановление душевного покоя, как мадам начинала увещевать свою команду дрессированных гиппопотамов разгрести тот бардак, что они устроили. И бегемоты ритмично топали копытами — или что там у них — в сопровождении гнусавого завывания какого-то французского шансонье, снедаемого любовным недугом.

Однажды я все-таки решил подняться и спросить: неужели гиппопотамы и правда всегда должны ходить на каблуках, даже дома? В ответ на это мадам, вся разодетая в бриллианты, с презрительным видом захлопнула дверь прямо перед моим носом.

И все это было бы более-менее сносно, но дети и по субботам ходили в школу. Таким образом, чтобы вас не преследовали навязчивые мысли о поджоге или вооруженном нападении, вы отправляетесь на поиски maison.

В какой-то момент я задумался: а не по этой ли причине французы такие сумасшедшие? Находясь дома, они оказываются под постоянным артобстрелом раздражающих звуков повседневной жизни собственных соседей. Выходя на улицу, парижанам негде отдохнуть: их окружает бесконечное пространство бетона и асфальта. Постоянная нагрузка на барабанные перепонки и уставшие ноги неизменно наталкивает их на мысль о том, чтобы оставить Париж.

Не поймите меня превратно. Я был счастлив вернуться в Париж по окончании рождественских каникул. В тот самый момент, когда я сошел с поезда и шагнул в суматоху метро, я почувствовал прилив новых сил — сам город способствует этому. Я знал, что теперь меня как следует обслужат в кафе, что я смогу влезть без очереди и вызывать раздражение одним лишь пожатием плеч. Ощущения сравнимы с удовольствием от успешно пройденного сложнейшего уровня в компьютерной игре.

Дорога на работу доставляла удовольствие. Радовало отсутствие навозных куч возле здания и полицейских у входа с целью проверить мой чемодан на предмет нелегально ввезенного мяса. Уподобившись коллегам, я почувствовал кайф первого рабочего понедельника: расцеловавшись со всеми, я неспешно попивал кофе, перебирая в уме, куда бы податься на следующие праздники.

После обеда все были приглашены на чай в кабинет Жан-Мари, чтобы отметить день «королевской галеты». Церемония поедания этого изделия, чем-то напоминающего большой круглый круассан с начинкой из марципана, была привычным, повторяющимся из года в год ритуалом. Стефани разрезала пирог на тонкие кусочки, после чего Кристин, как самая младшая, забиралась под стол и говорила, кому какой кусок достанется. Когда куски распределены, каждый с опаской надкусывал свой, с замиранием сердца ожидая, кто же сломает себе зуб, наткнувшись на сюрприз из фарфора, спрятанного в печенье. На этот раз Жан- Мари демонстративно извлек изо рта вымазанную марципаном коровку. Я бы решил, что все заранее подстроено, если бы теперь шефу не предстояло выглядеть наиглупейшим образом из-за бумажной короны на голове.

Однако за показной радостью от сувенира, сулящего удачу в будущем году, чувствовалось, что от Жан-Мари все-таки исходит какое-то скрытое напряжение. Диплом по-прежнему красовался у него на стене, так что, вполне вероятно, инспектор заглядывал лишь для того, чтобы поделиться мыслями, какие ножи лучше подходят для измельчающих мясо машин.

Я сообщил Жан-Мари о задумке купить домик где-нибудь в Нормандии, и он тут же предложил отвезти меня в выходные за город и показать «самый что ни на есть лучший загородный дом во Франции».

Алекса не захотела ехать — ее отец только что прекратил принимать антидепрессанты и чувствовал