ребенка.
— Еще одна парочка недосказанных моментов. Я понимаю теперь, почему ты создала эту религиозную общину. Вера их объединит, даст ощущение безопасности. Потом, когда они подрастут, им откроется великая тайна. Так?
— Да.
— А почему не оставить все, как есть? Проще будет, если они вырастут богобоязненным народом.
— Потому что это перестанет работать. Даже эти дети достаточно знают биологию и астрономию, чтобы к четырнадцати догадаться, что им скармливали ложь во спасение. В конце концов, младенца легко убедить поверить в фею-крестную и в Санта-Клауса, но сколько ты знаешь подростков, которые верят, что Санта спускается к ним по трубе в сочельник? — Она перевела дыхание. — Я делаю то, что должны были делать взрослые последние тридцать лет. Они должны были стиснуть зубы и создать такую веру, чтобы поверили даже закоренелые ученые и отпетые хулиганы.
— Но я все равно не понимаю, зачем ты поила меня зельем и… ну, залезала ко мне в постель?
— Адам хранит целомудрие. А каждой новой религии нужен свой мессия. — Она показала на свой живот. — Уже поздно, — сказала она. — Я иду спать. Но я тебя прошу сделать мне еще одно одолжение. — И она улыбнулась, пристально глядя на меня темными глазами. — Люби меня в эту последнюю ночь.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Призрак музыки
Четыре часа утра. Я стоял на балконе квартиры Бернадетты и смотрел на озеро. Ночь была ясной. Полная луна лила на воду свет, белый, как призрак.
Было холодно, но мне был нужен свежий воздух.
Бернадетта спала в кровати, улыбаясь. Я знал, что она видит сны. С ней говорил второй разум, этот старый бессознательный. Что-то хорошее, что ей приятно было слышать.
Позади меня раздался звук. Знакомый, но уже много лет не слышанный. Кто-то настраивал гитару, так тихо, что не побеспокоил бы и спящего ребенка.
— Дяди Джек!
Я повернулся и увидел его, стоящего на перилах между платформой и водой с электрогитарой на коленях, — и я знал, что я сплю рядом с Бернадеттой и тоже вижу сон.
— Привет, Ник-Ник! — Он снова говорил с нарочитым акцентом высшего общества. — Скажи мне, старина, я жив?
Джек Атен давно был мертв.
Он понимающе улыбнулся и склонил голову набок, ожидая ответа.
Я кивнул, на моих губах стала возникать улыбка. Приятно было его видеть.
— Ты жив, Джек. Жив.
— Я слышал твой разговор с Бернадеттой. Если этот второй разум, бессознательный кусочек, вкладывается нам в мозги в животе матери и остается неприкосновенным, значит, мой бессознательный разум такой же, как и у тебя, то есть часть меня — это точно часть тебя.
— А значит, часть тебя будет жить вечно.
— Можешь себе представить? Вот я умирал от рака, несчастный, как смертный грех, а часть меня при этом бессмертна. — Он улыбнулся. — Ты вырос очень на меня похожим. Малость бунтовщик, парень? — Он улыбнулся. — Вкус к пиву и дамам… — Он стал серьезен. — Но ты вырос гораздо больше, чем мог бы я или твой отец, кстати говоря. Ты знаешь, что ты теперь должен делать?
Я кивнул:
— Вернуться в Эскдейл. Взять власть. Джек тихо заиграл на гитаре, и электрические нотки залетали вокруг светлячками.
— Еще одно. Ник. Слушай Бернадетту, внимательно слушай — в глубине души ты знаешь, что она права.
Он ударил по струне.
Единственная блистающая нота — и она длилась. От этого мощного звука завибрировала палуба под ногами, казалось, она здесь повисла, эта нота, и хоть она и не менялась, музыка текла сквозь нее, пела глубокое томление по кому-то любимому, но утраченному.
И нота медленно затихла вдали.
Джек не шевельнулся, лицо его было обращено к небу и сияло в свете луны.
И пришло эхо звука, отраженное от склонов гор. Оно пролетело, подвывая, сквозь снег, сквозь лес, через долину и озеро, как вернувшийся великий дух, затерявшийся некогда во вселенной.
Когда звук дошел до нас, Джек коснулся струны, рождая еще одну ноту чистого звука.
И эхо слилось с новой нотой и снова поплыло над озером, как Бог, идущий над лицом вод, чтобы потрясти горы, луну и звезды.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Из тьмы
— Вот, держи.
— Что это? — Я встряхнул коробку.
— Патроны. — Бернадетта дала мне еще одну коробку. — Вот к этому.
— Пистолет? У меня же уже есть автомат.
— Поверь мне. Ник, тебе понадобится вся защита, которую ты только сможешь раздобыть. Переход до Эскдейла будет долгим. Это пули дум-дум. Если придется столкнуться с Креозотами, тебе понадобится что-то, останавливающее намертво одним выстрелом.
— Спасибо. И за снаряжение для выживания тоже спасибо.
— Не за что. Каждый из нас сейчас драгоценен. — Ее темные глаза не отрывались от моего лица. — Но ты больше многих. От тебя зависят сотни жизнен. Ник Атен. И если интуиция меня не обманывает — а она никогда не обманывает, — ты будешь для нашего народа важнее, чем ты сам думаешь.
— Чушь, Бернадетта!
— Может быть. А может быть, и нет.
Адам зашел сказать, что вчера он доходил до дороги в горах. Снег не сошел совсем, но дорога хотя бы стала проходимой. Сейчас было шесть утра, и луна заходила за горы. Через час я подведу каноэ к берегу и начну прокладывать путь к дому. Что я там найду — Бог один знает. Но мне уже не терпелось выйти.
Пакуя мой рюкзак, Бернадетта перечисляла, что важно для выживания человечества.
Первое: найти надежное убежище от Креозотов.
Второе: уверенность, что община сможет прокормиться.
Третье: адекватное жилье.
Четвертое: вера в ее новую веру. Стадия первая: дать маленьким детям религиозные наставления, как это делалось в прошлом. Стадия вторая: заново познакомить четырнадцатилетних с тем мудрым старцем, что живет у них в голове. С тем, кого древние считали своим богом.
— Если ученые и доктора смогут в это поверить, то каждый сможет. Особенно если показать практическую пользу от этой веры. Как говорит поговорка: «Одна голова хорошо, а две лучше». Что в данном случае означает: «Два ума лучше, чем один». Помни, если ты будешь знать Бога, который живет у тебя в голове, ты сможешь сотворить истинное чудо и спасти свою жизнь.
Бернадетта с улыбкой стиснула мне руку, когда я заряжал пистолет.
— Извини, что приходится все это выкладывать так наскоро. Все это звучит очень абстрактно, но все
