Билли Галло посмотрел на своего отца, стоявшего по другую сторону кровати его матери в отделении интенсивной терапии клиники Лэша. Глаза Тони Галло наполнились слезами. Его редкие седые волосы растрепались, пальцы, гладившие руку жены, дрожали.
При взгляде на этих двух мужчин никто бы не усомнился в том, что они родственники. Их черты были очень похожи – карие глаза, пухлые губы, квадратные скулы.
Шестидесятишестилетний Тони Галло, бывший корпоративный офицер безопасности, продолжал работать школьным охранником в городе Кос-Коб. Его сыну Билли было тридцать пять, он играл на тромбоне в оркестре гастролирующего мюзикла. Он прилетел из Детройта.
– Это не мама не хотела меня беспокоить, – сердито парировал Билли. – Это ты не позволял ей позвонить мне, так ведь?
– Билли, ты не работал полгода. Мы не хотели, чтобы ты потерял и эту работу.
– К черту работу! Ты должен был позвонить. Я бы с ними сам разобрался. Когда они отказались послать ее к специалисту, я бы не позволил, чтобы это сошло им с рук.
– Билли, ты не понимаешь. Доктор Кирквуд сражался за то, чтобы ее направили к специалисту. Теперь они согласны на операцию. С ней все будет в порядке.
– И все-таки он недостаточно быстро послал ее к специалисту.
Джозефина Галло заворочалась. Она слышала, как ссорятся муж и сын, и догадывалась, что это из-за нее. Женщина чувствовала себя сонной и невесомой. В определенном смысле ощущение было приятным. Она лежала и словно парила, не участвуя в семейной ссоре. Джозефина устала умолять мужа помочь сыну, когда тот был без работы. Билли был великолепным музыкантом и не был создан для пребывания на службе с девяти до пяти. Тони просто этого не понимал.
До слуха Джозефины по-прежнему доносились сердитые голоса мужа и сына. Она не хотела, чтобы они ссорились. Она вспомнила ту боль, которая разбудила ее сегодня утром. Именно об этой боли она говорила своему терапевту доктору Кирквуду с самого начала.
Муж и сын продолжали препираться. Их голоса стали громче, и Джозефине захотелось попросить их: «Пожалуйста, прекратите». Вдруг где-то вдалеке она услышала звон колоколов. Потом топот бегущих ног. И на нее обрушилась боль, такая же сильная, как утром. Джозефина попыталась дотянуться до них:
– Тони... Билли...
И с последним вздохом она услышала их голоса, прозвучавшие в унисон, наполненные страданием и страхом:
– Мама...
– Джози...
И больше не слышала уже ничего.
23
В четверть двенадцатого Фрэн вошла в вестибюль клиники Лэша. Подавляя воспоминания о том, как она плакала здесь много лет назад в объятиях матери, Фрэн заставила себя остановиться и оглядеться по сторонам.
У дальней стены напротив входа расположилась служба приема и информации. Это хорошо, решила Фрэн. Она не хотела, чтобы кто-то из обслуживающего персонала или охраны подошел к ней и предложил помочь найти нужного ей пациента. Если бы такое случилось, у Фрэн наготове была история: она ждет подругу, которая навещает больную родственницу.
Она изучающе оглядела вестибюль. Для посетителей предназначались диваны и кресла, обитые зеленой искусственной кожей, с пластиковыми ножками и подлокотниками, имитацией клена. Занято было меньше половины мест. Влево уходил коридор, где на стене были стрелка и надпись «К лифтам». И тут Фрэн увидела то, что искала. Справа от регистратуры была надпись «Кафетерий». Направляясь туда, она миновала стойку с газетами. Там был выставлен номер городского еженедельника. Фрэн выловила из кармана две монеты по двадцать пять центов и купила его, потому что на первой полосе красовалась фотография Молли у ворот тюрьмы. Она задержалась на мгновение у входа в кафетерий, выбирая наиболее удобное место. Фрэн намеренно пришла пораньше, пока суета обеденного перерыва еще не началась. В помещении было примерно двадцать столов и стойка с высокими стульями. Две женщины в полосатых фартуках, работавшие за стойкой, были из числа добровольных помощников клиники.
У стойки сидели четыре человека. Еще около десятка расположились за столиками. Трое мужчин в стандартных белых халатах, сидевшие у окна и оживленно что-то обсуждавшие, были, вероятно, врачами. Рядом с ними нашелся пустой столик на двоих. На мгновение Фрэн решила попросить, чтобы официантка в форменном полосатом фартуке проводила ее именно туда, но потом передумала.
– Я сяду у стойки, – объявила она. За чашкой кофе она сможет поговорить с одной из женщин- волонтеров. Обеим женщинам на вид было немного за шестьдесят. Вполне вероятно, что одна из них могла работать здесь на добровольной основе и шесть лет назад, когда Гэри Лэш руководил клиникой.
У женщины, подавшей ей чашку кофе и горячий бутерброд, на груди слева висела карточка с улыбающейся мордашкой и надписью: «Привет, я Сьюзен Бренеган». У нее было приятное лицо, седые волосы, и она определенно считала своим долгом разговаривать с посетителями.
– Кто бы подумал, что до начала весны всего две недели! – воскликнула Сьюзен Бренеган, обращаясь к Фрэн.
Это дало Фрэн возможность начать разговор.
– Я раньше жила в Калифорнии, поэтому мне трудно снова привыкнуть к климату Восточного побережья.
– Навещаете кого-нибудь из пациентов?
– Жду подругу, которая пришла с визитом. Вы давно работаете волонтером?
Сьюзен Бренеган просияла:
– Только что отметила десятилетний юбилей.
