этим делом, но ему всегда удавалось обойти этот вопрос. Браухич был обязан своим назначением Гитлеру и встречался с фюрером чаще других военных, не входивших в непосредственное нацистское окружение фюрера. Скорее всего, у него не было особых иллюзий относительно успеха любого требования, да он мог и предвидеть, в какое неистовство придет фюрер.
Этот ультиматум объединил тех профессиональных военных в армии, которые были настроены против нацистского режима и против вмешательства фюрера в планирование и проведение военных операций. Гитлер настаивал на том, чтобы в первые три дня Польской кампании в сентябре ему показывали каждый приказ, вплоть до полкового уровня. Многие приказы он критиковал, некоторые изменял, один – касавшийся операции по овладению плацдармом в Диршау – он полностью переделал, против чего высказались все офицеры вплоть до генерал-полковника Гальдера[1], начальника Генерального штаба сухопутных войск, и, следовательно, человека номер 2 после Браухича.
Генералы, которые уже получили отпор своему традиционному требованию иметь право голоса в государственных делах, касающихся военной политики, теперь почувствовали прямую угрозу своей наиболее ревниво охраняемой сфере – деталям тактического боевого планирования. Их недовольство отнюдь не смягчалось тем фактом, что коррективы Гитлера в каждом случае оправдывались в боях. Поэтому Браухич находился (и не в последний раз) в скользком положении между единодушными протестами своих коллег и страшным гневом своего фюрера.
Гитлер, который вполне мог подозревать, что что-то затевается, принял главнокомандующего в основном конференц-зале рейхсканцелярии, под бюстом Бисмарка, а не в одном из маленьких залов, как это обычно бывало. После некоторых туманных околичностей, в атмосфере, крайне далекой от комфортной, Браухич заявил, что «ОКХ[2] будет благодарно за понимание, что оно, и только оно, будет отвечать за ведение любой дальнейшей кампании».
Это заявление было принято «в ледяном молчании». Браухич под влиянием одного из тех странных и лживых импульсов, иногда подталкивавших его (примеры которых будут приведены в книге далее), продолжал говорить, что «…наступательный дух германской пехоты сейчас прискорбно ниже уровня, который наблюдался во время Первой мировой войны» и что имели место «некоторые симптомы неповиновения, аналогичные происшедшим в 1917–18 годах».
К этому времени разговор утратил всякое подобие беседы между равными, что было традиционным атрибутом встреч между главой государства и главнокомандующим армией. Браухич так и не успел подобраться к своей главной теме. Когда замолкли его брюзгливые сетования, Гитлер начал наливаться страшной яростью. Он обвинил Генеральный штаб и лично Браухича в предательстве, саботаже, трусости и пораженчестве. В течение десяти– двадцати минут фюрер лил поток оскорблений на голову его оробевшего и ошеломленного главнокомандующего, устроив такую сцену, которую Гальдер с поистине британской сверхсдержанностью охарактеризовал как «крайне отталкивающую и безобразную».
Это было первым случаем, когда Гитлер стал оскорблять своих генералов. В последующие годы оскорбления стали происходить все чаще, длиться дольше и становиться все более «безобразными». Это было также первым и последним случаем, когда Браухич возражал фюреру. Главнокомандующий вернулся едва живым в свой штаб, куда «…он прибыл в таком тяжелом состоянии, что вначале не смог внятно рассказать о происшедшем».
Основной ошибкой Браухича – или скорее консервативных армейских генералов, посланцем которых он был, – явилась недооценка всех нюансов исторической ретроспективы. Она возникла из-за их слепоты по отношению к развитию событий, и в особенности к образованию властной структуры внутри рейха. Ибо эта структура уже перестала быть дуумвиратом, состоявшим из гражданского правительства и власти военных, но превратилась в неуклюжую пирамиду, на вершине которой стоял Гитлер. Подчиняясь Гитлеру и смертельно соперничая друг с другом, существовали четыре главные империи внутри правительства рейха и множество второстепенных, образованных вокруг определенных личностей. Чем дольше шла война, тем активнее они размножались.
Один из самых рациональных и умных людей правящего слоя, Альберт Шпеер[3], сказал: «Отношения между разными высокопоставленными фигурами могут быть поняты, только если рассматривать их стремления как борьбу за наследование Адольфу Гитлеру». Если перспектива преемничества была еще отдаленной, то нацистские диадохи[4] уже соперничали друг с другом в попытках снискать благорасположение Гитлера и расширить собственный участок власти. Результатом было то, что в дополнение к армии появилось много других властных центров, ни один из которых не был так уж необходимым, но каждым из которых манипулировал фюрер, обеспечивая внутренний баланс сил в рейхе.
Первой такой империей стала нацистская партийная машина, управляемая Мартином Борманом[5] и имеющая через него и Гесса право ежедневного доступа к фюреру. У партии имелись собственные органы печати, она контролировала народное образование, региональные правительства и ряд полувоенных организаций, таких, как гитлерюгенд. Существовала иерархия СС, руководимая Гиммлером[6] и включавшая гестапо, РСХА (Главное имперское управление безопасности), подразделения политических убийств СД и зловещих «асфальтовых солдат» (боевые части). Третья империя была личным детищем Геринга, включавшим в себя всю военную авиацию, все авиационные и прочие заводы и организацию управления четырехлетнего плана.
Офицеры и должностные лица в командовании германскими сухопутными силами не имели особого веса или авторитета. Если бы наступил критический момент, в распоряжении Гитлера оказались бы прекрасно вооруженная полиция, военно-воздушные силы, сухопутные войска и вся региональная административная машина. По мере возрастания военной нагрузки усиливалось и раздробление политического организма Германии. Образовался чуть ли не десяток первичных центров власти, служебное соперничество которых усугублялось личной враждой (Геббельс[7] ненавидел Бормана, Геринг[8]презирал Риббентропа[9] и не доверял Гиммлеру, Розенберг[10] вообще не разговаривал с Гиммлером и Кохом[11] и так далее) и которые сотрудничали между собой только в силу своей зависимости от фюрера.
Но несмотря на все вышесказанное, факт остается фактом – германское поражение на Востоке было прежде всего военным поражением. Армия оказалась не способной справиться с задачей, поставленной перед ней государством, а государство, живущее за счет меча, не могло выжить, когда меч был сломан. Главной причиной этой неспособности были постоянные трения между старшими офицерами и штабом Верховного командования сухопутных сил (ОКХ) и Верховным командованием вооруженных сил (ОКВ), возглавляемым Гитлером. Пока военные операции были повсюду успешны, эти трения не проявлялись. Но как только вермахту стало трудно, отношения между ними начали ухудшаться. Гитлер презирал генералов за их осторожность, не выносил их чувства кастовости и считал (не без оснований), что они являются единственным оставшимся потенциальным источником политической оппозиции в Германии. Со своей стороны генералы не доверяли нацистской партии из-за пролетарских корней ее вожаков и очевидной безответственности в государственных вопросах. Правда, если говорить об отдельных личностях, среди них было несколько человек, увлекшихся гитлеровскими «идеалами» в лучшую пору нацистских успехов, но под прессом неудач партии и военным было суждено претерпеть страшную поляризацию.
Итак, анализируя причины этой неспособности и трений, которые только усугубили положение, следует сначала отвлечься от чисто военных дел, от описания батальонов и вооружений, блестящих тактических ходов, храбрости в боях и стратегических ошибок, но искать ключи в истории армии в период между войнами.
Что-то произошло в германской армии. Непонятная болезнь проникла в этот мощный организм, зародившись из-за начавшейся эрозии ее способности принимать решения. В 1920-х годах армия под командованием блестящего и дальновидного Секта[12] обладала неоспоримым верховенством в качестве арбитра между государством и политикой. Но в 1930-х годах начали проявляться посторонние факторы. Частью они были технологического порядка, так как появление новых видов оружия и новых служб снижало значение организованности солдата. Но частью они имели политический характер – в виде Адольфа Гитлера, нацистской партии и ее собственных банд хорошо вооруженных головорезов из войск CA.
В этот период у Гитлера была значительная народная поддержка, но не большинство. Став канцлером,
