расчет баланса численности военных сил ничего не значил? Нет. Значила только воля, а на нее у Гитлера была монополия. «Моя неизменная воля уничтожить Чехословакию силой оружия в ближайшем будущем», – заявил он им, и все лето 1938 года шли приготовления к этой кампании, невзирая на протестующие блеяния со стороны почти каждого старшего офицера ОКХ.
Первоначальным намерением генералов-заговорщиков было вынудить главнокомандующего Браухича явиться к Гитлеру и произнести магические слова Гинденбурга и Секта: что он «больше не пользуется доверием армии». Фрич мог бы сделать это, но Браухич – никогда. Начальник штаба сухопутных сил генерал Бек в отчаянии подал в отставку. Никто из его коллег не последовал его примеру, но зато многие присоединились к заговору с целью похищения Гитлера и провозглашения военного правительства. Этот переворот планировался на тот момент, когда стало известно, что Гитлер уже назначил час «Ч» для нападения на Чехословакию. План переворота был расстроен (что изменило весь ход истории) франко- германским предательством в Мюнхене, но планировавшие переворот генералы – Вицлебен, Хельдорф, Шуленбург, Гёпнер – остались на своих местах.
В процессе снижения влияния генералитета в нем выделились два отдельных, но взаимно дополняющих элемента. В политическом отношении генералитет был обойден и шаг за шагом терял свои позиции, скатываясь под гору, все дальше и дальше от вершины власти, на которой он находился в предшествующие полстолетия. А стремительный и ошеломляющий ход событий на международной сцене дал возможность (как казалось) увидеть его как робкую клику, не способную оценить свои собственные силы и не решающуюся их использовать.
Много факторов способствовали закреплению этого состояния. Ни один из них не был значительным, если рассматривать его изолированно, но в сочетании они создали атмосферу растерянности и разочарования, сознательного своекорыстия или стремления уйти от реальности, погрузившись в узкие технические детали работы.
Трудно чувствовать симпатию к членам генералитета, ибо основной корень их недовольства заключался в отсутствии собственного морального стержня. В поведении Гитлера их возмущала не его аморальность, а его безответственность. Отсюда их склонность пятиться назад, тянуть время под любым предлогом и со стороны наблюдать, оправдался ли риск. Кроме того, успех Гитлера в урезании их индивидуальной власти был достигнут без восстанавливания против себя основной массы офицеров или затрагивания основ профессиональной эффективности, заложенных Сектом. Это значило, что те, кто хотел изменить ход событий, должны были окунуться в политику – в область, в которую они вступали уже больше не как арбитры, а как участники, отягощенные сомнениями, раздором и не отделавшиеся от застарелого презрения к штатским, из-за чего все попытки добиться согласия между этими отдельными элементами оппозиции были заранее обречены на провал.
Очутившись вне своей среды, в незнакомой стихии, генералы шли на ощупь. Некоторые активно интриговали против режима. Другие – почти все – с сочувствием прислушивались к тем, кто интриговал, жаждали приближения момента принятия решения и ждали перемен фортуны. Большинство же, включавшее в себя обе эти категории, топили свое разочарование в работе. Результатом было такое качество штабной работы и такой высокий тактический уровень, которых не добивались ни в какой другой армии мира.
Гитлер радикально исключил армию из политики, и цена, заплаченная им, вначале казалась даже меньше той жалкой уступки, которую он обещал Бломбергу на борту «Дойчланда». Но в одном важном отношении армия выстояла, не отдав своих прав. Она упорно и постоянно отказывалась от всех попыток нацистской партии вмешиваться в проведение и управление своими внутренними делами. Генералы крепко держались за свою привилегию (скорее формальную, чем реальную) быть «единственными носителями оружия в рейхе» и дважды успешно отразили попытки Гиммлера «просочиться» в армию (один раз в кампании, организованной СС, стремящейся лишить армейских капелланов их военного статуса, а второй раз – когда было предложено учредить, «по желанию», занятия по нацистской идеологии вместо отправления религиозных служб). Армия стала убежищем для недовольных режимом, чем-то вроде неоформленного братства – политически инертным, правда, но таким, где никогда не руководствовались предписаниями и «досье» СС.
Результат был в прямом смысле слова поразительным. Весь абвер (военная разведка) был пронизан диссидентством. Его глава, адмирал Канарис, и его заместители, Остер и Лахоузен, не только позволяли разным оппозиционерам свободно использовать организацию, но и сами совершили невероятное предательство – Остер предупредил военного атташе Дании за десять дней о запланированном вторжении в эту страну и в Норвегию в апреле 1940 года; то же самое он сделал в отношении Нидерландов перед нападением на эту страну.
Другой службой, возглавляемой генералом, последовательно враждебно относящимся к режиму, был отдел экономики и вооружения Верховного командования при Георге Томасе. Однако ни Томас, ни Канарис не позволяли того, чтобы их убеждения сказывались на работе руководимых ими учреждений, точно так же, как у их собратьев-офицеров собственные чувства не мешали воевать все с той же неумолимой эффективностью. «Конспираторы» (те, кто активно замышлял смену режима), пусть едва ли заслуживали на этом этапе такого названия, не испытывали никаких ограничений в подобной атмосфере. Пропуска, литеры для проезда, переводы по службе – все можно было мгновенно устроить. Они получат и своевременное предупреждение о грозящей им опасности.
Было ли это у генералов формой перестраховки? Или это было просто соблюдением кодекса офицера и порядочного человека, позволявшее им продолжать опасную практику допускать в своем присутствии бунтарские разговоры, покрывать бесконечные, иной раз просто безобразно неосторожные поступки своих подчиненных? Старшие командиры терпимо относились к подобной активности. Они слишком долго высказывали свои мнения друг другу и Гитлеру и видели, что какие-то извращенные повороты событий все время опровергают здравость их суждений. Подобно сверхконсервативным банкирам во время бума инфляции, они никак не могли заставить себя произнести надлежащие предупреждения, которые так часто приводят к разочарованиям в инвестиционной политике.
Приближалось время, когда ортодоксальность и здравый расчет должны были бы взять верх, как это было, когда суете заговорщиков предстояло превратиться в более опасное явление; но, ослепленные блеском успеха фюрера, генералы уже не смогли заглядывать так далеко вперед. Все они повторили бы слова Браухича, сказанные им после войны Отто Джону: «Я мог бы легко арестовать Гитлера. У меня было достаточно офицеров, чтобы осуществить арест. Но дело было не в этом. Почему я должен был предпринять такие меры? Это было бы действием против германского народа. Я хорошо знал от своего сына и других, что весь германский народ – за Гитлера. У них было достаточно причин для этого…»[19]
Итак, таковы были эти немощи, поразившие германскую армию. Но в тот период победной эйфории, когда начали сплетаться первые нити плана «Барбаросса», они еще не проявлялись. Генералы купались в славе и получали щедрые награды от фюрера. Ордена, пенсии, наградные, разрешения на частное строительство, поместья в Восточной Пруссии градом сыпались на них. Хассель с отвращением писал: «Большинство заняты карьерой в самом низменном смысле. Маршальские жезлы и подарки гораздо важнее для них, чем поставленные сейчас на карту великие исторические решения и моральные ценности».
Зимой 1940 года, вероятно, армия пошла бы за Гитлером, куда бы он ее ни повел, несмотря на глубоко сидевший в ней страх перед непосредственной конфронтацией с Россией. Только один старший представитель Верховного командования, адмирал Редер, как было зафиксировано в то время, был против этой кампании, а «все офицеры ОКВ и ОКХ, с кем я разговаривал, – пишет Гудериан[20], – проявляли непоколебимый оптимизм и были совершенно глухи к критике или возражениям».
Подобная позиция была по большей части результатом воздействия личности Гитлера, стратегический аргумент которого казался неоспоримым:
И действительно, осенью 1940 года это направление стратегии было подкреплено целым рядом
