Смоленск – Москва… После бесконечных дождей земля размокла, а потом временами замерзала. Судя по карте, здесь должны были быть хорошие дороги. Это оказалось иллюзией. Автогужевая дорога Руза – Воронцово была скверной лесной просекой, пригодной только в своем начале… Танки могли продвигаться вперед только шаг за шагом в вязкой трясине. Движение колесных машин было невозможно. Однако атаку нужно было осуществить при любых условиях.
Едва пройдя около 10 километров, около Панова, застряли даже танки… Саперам пришлось делать бревенчатую гать из молодых деревьев длиной 15 километров от Воронцова до Панова, но и по ней можно было ехать только на гусеничном или полугусеничном транспорте… Потребовалось несколько дней, чтобы подтянуть пехоту и укрепить Моденово против контратаки».
Русские теперь быстро отступали. Жуков определил рубеж, который нужно будет оборонять до последнего, и, пока до него не дошли, он не собирался рисковать, допуская гибельные окружения. Но его арьергарды никогда не оставляли свои позиции, пока их не вынуждали к этому. Стоило только немецким танкам остановиться – из-за усталости, нехватки горючего или погодных условий, – русские поворачивались и тревожили их, не давая передышки. Бейерлейн продолжает:
«Русские все время атаковали по ночам… и оперативной группе приходилось постоянно быть в полной оборонительной готовности. Чтобы осуществлять это, нужно было держать танковые моторы при определенной температуре. Каждые 4 часа моторы заводили на 10–15 минут, чтобы они достигли 140 градусов по Фаренгейту. Прогрев начинался одновременно, секунда в секунду для всех машин, чтобы как можно меньше мешать передовым постам подслушивания. Их работа и без того осложнялась густым низовым туманом, поднимающимся с болот, особенно по ночам. Мы также обнаружили, что следует включать и трансмиссии во время холостого хода, иначе при трога-нии с места металлические части коробки передач трескались [из-за высокой вязкости масла на холоде].
После нескольких дней нашей остановки русские полностью знали расположение всех наших средств обороны… Они использовали все гражданское население – женщин, детей, калек, которые вначале совершенно не казались подозрительными…»
Бейерлейн также сетует на ухудшение морального состояния под действием «катюш», реактивных минометов, которые теперь стали впервые применяться в больших количествах, а также на усиление активности советских ВВС: «Они будут атаковать силами даже одного самолета любого типа, в самых неблагоприятных погодных условиях, когда сами мы не получали никакого прикрытия со стороны нашей авиации».
Для экипажей танков это время было началом плохих дней. Постоянное нахождение в танках привело к снижению боеспособности солдат, потому что там было тесно и холодно. Земляные бункеры было невозможно строить в вечно мокрой и грязной земле.
Трудности со снабжением приняли доселе неслыханные масштабы. Из-за постоянного прогрева двигателей начался перерасход бензина. Непрерывные оборонительные бои приводили к непомерным тратам боеприпасов… В течение нескольких дней не бывало горячей пищи для войск первого эшелона. В результате начались желудочно-кишечные заболевания и расстройства.
Трудности у немцев умножались из-за их боевого расписания, которое становилось перенасыщенным по мере того, как фронт боевых действий уменьшался в размерах. Столица имела только три главных пути подхода, а несколько второстепенных дорог были узкими, уязвимыми и непроезжими. Результатом явилось то, что Гот, Штраус (9-я армия) и Клюге – все соперничали за использование двух главных путей – шоссе Смоленск – Москва и дороги Москва – Клин. Гёпнеру и Вейхсу (2-я армия) приходилось делить дорогу Москва – Калуга, а Гудериану, пока он не овладел Тулой, не досталось вообще никаких дорог с твердым покрытием. После трех недель тяжелого продвижения по грязи и по минным полям, с перепутавшимися линиями снабжения, ломающимися машинами и все возрастающими потерями Бок понял, что им придется перегруппироваться перед окончательным маршем на Москву. 27 октября Геббельс заявил несколько ошеломленным журналистам на пресс-конференции (где только двумя неделями ранее было возвещено о том, что война окончена), что «погодные условия повлекли за собой временную приостановку наступления».
На этом фоне утраты иллюзий и потери темпов наступления 12 ноября в Орше – ставке группы армий «Центр» – было созвано совещание начальников штабов. Оно должно было стать одним из решающих моментов в истории германской армии. Перед старшими офицерами был поставлен простой вопрос: следовать ли им здравому диктату собственной военной совести, встать на зимние квартиры, дать отдых солдатам и отремонтировать материальную часть, не торопясь, обдумывая следующий этап кампании? Или им следовало пойти на риск, используя остатки собственных сил против неизвестной величины – оставшихся у Красной армии войск и второго уже известного фактора – суровости русской зимы? Разумеется, в каждой кампании бывают случаи, когда состояние противника может явиться тактической возможностью, требующей энергичного, даже отважного использования. Но является ли это одним из таких случаев? Доказательства того, что русские находятся на грани крушения, слишком ненадежны и по большей части основаны на расчетах, которые уже показали свою ошибочность. Что касается зимы, то данные за последние сто пятьдесят лет являлись неоспоримыми, однако ничего не было сделано для ведения маневренной войны в зимние месяцы, кроме запросов на зимнее обмундирование.
Совещание в Орше было созвано штабом сухопутных сил (ОКХ), то есть самим Гальдером, и на нем присутствовали начальники штабов (но не командиры) подчиненных армий в группе армий Бока. Хотя Орша была местом размещения штаб-квартиры Бока, совещание проходило не в ней, а в служебном поезде Гальдера, поставленном на запасный путь на станции. И хотя прозвучало приглашение к официальному «обсуждению» после обращения Гальдера, которым открылось совещание, было ясно, что оно должно касаться деталей, но отнюдь не принципа. Начальник Генерального штаба привез с собой приказы на осеннее наступление 1941 года, которые и были розданы без каких-либо поправок присутствующим в конце совещания.
Решение, о котором объявил Гальдер – возобновить наступление на Москву, – часто приводится как один из многих примеров того, как Гитлер вынуждал своих генералов к действиям, с которыми они были не согласны. Но, как и многие другие «примеры» губительного вмешательства фюрера, недолгое объективное рассмотрение выявит и другую сторону дела, которую можно с таким же успехом приводить в качестве иллюстрации типичного отсутствия гибкости у германского Генерального штаба.
В конце октября можно было сказать многое в пользу последней попытки достичь советской столицы. И Гальдер, и Браухич (в своей осмотрительной манере) пытались убедить Гитлера сосредоточиться на Москве с начала кампании. В докладах, разговорах, меморандумах настаивали только на этом курсе, исключая все другие. После боев под Вязьмой – Брянском было ликвидировано последнее препятствие (во всяком случае, по данным Бока). Было еще и то соображение, что, если не предпринять эту попытку, закрепление «зимней линии» потребует отходов; и пусть они будут незначительными, но в ходе выравнивания линии фронта придется отдавать землю, купленную немецкой кровью. Как смог бы кто-нибудь в ОКХ объяснить это фюреру, да еще сразу после величайшей победы во всей кампании?
Все это можно понять, и, вероятно, Гальдер и Браухич пришли к решению начать новое наступление где-то между 26-м и 30 октября, поскольку приказы на передислокацию войск группы армий были разосланы в это время. Обе пехотные армии Штрауса и Вейхса были перемещены на фланги; Рейнгардт (принявший командование группой Гота) и Гёпнер были поставлены рядом на левом фланге Клюге, а Гудериан приблизился, чтобы занять положение на правом фланге Клюге, как это было 22 июня.
Но пока шли эти перемещения, предпосылки, на которых строился план ОКХ, с каждым днем теряли реальность. Влияние погоды на моральное состояние людей и эффективность работы техники стало более пагубным, чем ожидалось. Сопротивление же русских не только не уменьшалось, но и усиливалось. Еще за несколько дней до поездки в Оршу Гальдеру должно было быть ясно, что задача достичь Москвы до Рождества будет очень трудной операцией. Фюрера беспокоило, что его бронетанковые дивизии вязли в лесах Истры, поэтому он был скорее за широкий обход за Москвой, чем за прямое наступление на столицу. «Город падет, и мы не потеряем ни одного человека», – сказал он Муссолини. Этот план хорошо выглядел на настенной карте в Растенбурге, но он полностью игнорировал состояние войск и особенности местности. Тем легче было бы генералам представить единое мнение и отбросить идею наступления на Москву в любой форме.
Имеется только два документа, относящихся к тому, что происходило на совещании в Орше. Один – это
