покрыть «убыль». Но за этот период из призывников были подготовлены 27 свежих стрелковых дивизий, новая материальная часть и кадровый состав из закаленных офицеров и сержантов. Они были сосредоточены в районе между Поворином и Саратовом, где завершалась их подготовка и откуда часть их попеременно направлялась в центральный сектор на короткие сроки для получения боевого опыта. Результатом было то, что, пока немцы медленно расточали свои дивизии, теряя людей, Красная армия наращивала резерв людей и танков.
К чувству разочарования из-за остановки перед такой близкой (как казалось бы) победой вскоре добавились дурные предчувствия, которые усиливались с каждой неделей из-за того, что армия так и оставалась на той же позиции. «Дни снова становились все короче, и по утрам воздух был совсем холодным. Неужели нам придется сражаться еще одну ужасную зиму? Я думаю, именно это стояло за нашими усилиями. Многие из нас чувствовали, что за это можно отдать что угодно, любую цену, если бы только мы могли кончить до зимы».
Если в настроениях солдат преобладали то ярость, то уныние, на более высоком уровне в группе армий разыгрывались конфликты личностей и звучали обвинения. Первыми поплатились два танковых генерала, Витерсгейм и Шведлер. Суть их нареканий заключалась в том, что танковые дивизии изнашиваются в операциях, к которым они совершенно не приспособлены, и что после еще нескольких недель уличных боев они станут не способны выполнять свою главную задачу – вести бои с танками противника в маневренных операциях. Однако рамки военного этикета не позволяли командирам корпусов, какими бы заслуженными они ни были, протестовать против стратегических решений, и каждый предпочел высказывать несогласие по более узким тактическим вопросам.
Генерал фон Витерсгейм командовал 14-м танковым корпусом, который первым из всех немецких частей прорвался к Волге у рынка в августе. Его ни в коем случае нельзя обвинить в робости, потому что он провел свой корпус через Северную Францию в 1940 году по пятам Гудериана и был одним из немногих офицеров в германской армии, стоявших за дальнейшее наступление через Маас. Витерсгейм сказал Паулюсу, что артиллерийский огонь русских с обеих сторон коридора наносит такой урон его танкам, что их следовало бы отвести назад и держать коридор открытым силами пехоты. Он был уволен и отослан в Германию, где закончил свою военную карьеру рядовым фольксштурма в Померании.
Генерал фон Шведлер командовал 4-м танковым корпусом и возглавлял южную часть войск в контрударе против наступления Тимошенко на Харьков в мае. Его случай интересен тем, что он был первым генералом, предупреждавшим об опасности сосредоточения всех танков на острие главного удара, ставшего тупиком, и об уязвимости со стороны русской атаки с флангов[75]. Но осенью 1942 года идея атаки русских рассматривалась как «пораженческая», и Шведлер тоже был уволен.
Затем покатилась голова генерал-полковника Листа, главнокомандующего группой армий «А». После первого броска через Кубань, когда 1-я танковая армия к концу августа подошла к Моздоку, фронт германского наступления замер вдоль контура Кавказского хребта и реки Терек. Сыграли роль различные факторы, а именно перенацеливание бомбардировщиков Рихтгофена на Сталинград и активизация русских в обороне. Клейст отмечал:
«На ранних этапах… я встречал плохо организованное сопротивление. Как только силы русских оказывались обойденными, большая их часть, казалось, больше думала о том, как добраться к себе домой, чем продолжать драться. Теперь было совсем не так, как в 1941 году. Но когда мы проникли в район Кавказа, войска, которые мы встретили, были местными, и они сражались упорнее, потому что воевали, защищая собственные дома. Их упорное сопротивление было тем более эффективно, потому что условия местности были так трудны».
В результате первый план овладения нефтеносными районами был изменен, и ОКВ приказало Листу преодолеть Малый Кавказ у западной оконечности и захватить Туапсе. Подкрепления, среди которых были три горные дивизии, особенно ценные для Клейста, вместо этого были переданы 17-й армии. Если бы его наступление увенчалось успехом, немцы прорвались бы через Кавказские горы в их самой нижней точке и захватом Батуми смогли бы интернировать Черноморский флот, обеспечить безопасность Крыма и дружественный нейтралитет Турции. Но на деле одна трудность громоздилась на другую, и, несмотря на получение подкреплений, Лист мало продвинулся. В сентябре Йодль был прислан как представитель ОКВ в штаб Листа, чтобы сообщить ему о «нетерпении фюрера» и попытаться ускорить наступление.
Но Йодль вернулся с плохими вестями.
Лист действовал в точности с указаниями фюрера, но сопротивление русских было ожесточенным. Кроме того, условия местности были крайне трудны.
Варлимон утверждает, что Йодль отвечал на упреки Гитлера (и если так, то, безусловно, это происходило в первый и в последний раз), указывая на то, что Гитлер своими собственными приказами заставил Листа наступать по широко растянутому фронту. Результатом объяснения был «взрыв», и Йодль попал в немилость.
В дальнейшем Гитлер полностью изменил своим повседневным привычкам. С этого времени он не присутствовал за общим столом со своим окружением, что раньше бывало дважды в день. Теперь он редко выходил днем из своих помещений, даже для ежедневных докладов о военной обстановке, которые пришлось делать перед ним в его собственном бункере в присутствии очень ограниченного числа лиц. Он подчеркнуто отказывался обмениваться рукопожатиями с любым генералом из ОКВ и приказал заменить Йодля другим офицером.
На деле заместителя Йодля так и не назначили, и начальник штаба ОКВ вскоре опять оказался в фаворе, усвоив урок, заключавшийся в том, как он признавался Варлимону, что «диктатору, в силу психологической необходимости, никогда не следует напоминать о его собственных ошибках, он должен сохранять уверенность в себе, это главный источник его диктаторской силы».
Тем не менее этот «другой офицер» вскоре был поставлен в известность о возможности замены Йодля на его посту. Результаты этого мы увидим далее.
Но прежде чем прослеживать эту линию личных интересов и интриг, нужно поведать об истории еще одного увольнения и влиянии его на руководство штабом фюрера. Отношения между Гитлером и Гальдером стали непрерывно ухудшаться после ухода гибкого Браухича, который служил буфером между неистовством Гитлера и суховатой жесткостью начальника штаба сухопутных войск. Манштейн, побывавший в штабе перед тем, как направиться к новому месту службы под Ленинградом и видевший их в августе вместе, был «потрясен», осознав, насколько плохи их отношения. Гитлер сыпал оскорблениями, Гальдер был упрям и педантичен. Гитлер делал колкие намеки на то, что у Гальдера нет того боевого опыта, какой Гитлер получил на фронте в Первую мировую войну. Гальдер бурчал себе под нос о разнице между суждениями профессионала и «необразованного» человека.
Катастрофа разразилась из-за совершенно незначительной детали, касавшейся Центрального фронта. Многие из германских командиров, особенно Клюге (отвечавший за этот фронт), считали, что ожидаемое зимой контрнаступление русских будет направлено против группы армий «Центр». Как ни парадоксально, отчасти это объяснялось принятой у русских практикой давать боевое крещение своим новым дивизиям в спокойном центральном секторе, а уж потом отправлять их в стратегический резерв. Немцы все время регистрировали номера новых дивизий русских, которые затем таинственно исчезали. У Клюге, да и у самого Гальдера сложилось ошибочное мнение, что их сосредоточивали за фронтом вблизи тех районов, где их вначале выявили. На самом же деле их отправляли на юг. Во всяком случае, между Гитлером и Гальдером вспыхнула несерьезная ссора из-за даты, когда была идентифицирована одна из частей русских. Затем припомнились более важные вопросы, в том числе необходимость (по мнению Гальдера) усилить Клюге, а затем и проблема слишком растянутого положения всего вермахта в целом [76]. 24 сентября Гальдер был снят со своего поста, и его место занял генерал-полковник Курт Цейцлер, переведенный с Запада.
Момент увольнения Гальдера представляет особый интерес для историков Второй мировой войны из-за того изменения в порядке ведения ежедневных совещаний у фюрера, которое произошло в это время. Эти совещания стали инструментом руководства войной и источником последующих директив. Дело в том, что старый аппарат ОКХ был в упадке после увольнения Браухича, а истинной виной Гальдера (в глазах Гитлера) были его хитроумные попытки вернуть Верховному командованию сухопутных сил (следовательно – себе) некоторые прежние прерогативы Генерального штаба и его молчаливое нежелание примириться с
