«назначением» Гитлера главнокомандующим сухопутных сил. У Цейцлера не было никаких воспоминаний о том времени, когда ОКХ вершило Восточную кампанию, а Гитлер напоминал о себе только вечно недовольным голосом, плохо слышимым по телефону. С его приходом централизация тактического, как и стратегического руководства должна была стать завершенной. Окончательным шагом в превращении этих ежедневных совещаний в главное звено исполнительного процесса стало введение стенографов, записывавших каждое слово любого участника. Эти записи в той степени, в которой они сохранились, имеют огромное значение, показывая, как немцы вели войну. Там, где речь идет о Восточной кампании, мы будем прибегать к подробным цитатам.
Одним из тех, кто извлек выгоду из этой перетасовки в штабе Гитлера, был тот самый лояльный благонастроенный нацист генерал Шмундт (можно напомнить, что он помогал Гудериану с его «проблемами» прошлым летом и с которым мы позднее встретимся в менее приятном контексте). Шмундт был выдвинут со своего не совсем четко определенного поста личного адъютанта Гитлера на пост главы управления личного состава, где получил большую власть в вопросе перемещений и назначений. Паулюс «чувствовал, что следует послать Шмундту поздравления».
Вскоре после этого Шмундт появился в штабе Паулюса. Командующий 6-й армией пустился в долгие жалобы по поводу состояния войск, нехваток всего, упорства сопротивления русских, возможной опасности, если 6-я армия станет слишком истощена, и так далее. Возможно, что он упоминал и первоначальный текст Директивы № 41, которая ограничивала его цели подходом к Волге.
Но у Шмундта был тот единственный ответ, против которого не может устоять ни один даже несговорчивый командир. После некоторых предварительных замечаний о желании фюрера видеть сталинградские операции «доведенными до успешного завершения» он сообщил захватывающую новость. «Другим офицером», подыскиваемым на пост начальника штаба ОКВ, явился не кто иной, как сам Паулюс! Правда, смещение генерала Йодля в настоящее время еще не состоялось, но Паулюс был «определенно намечен» на более высокий пост, а генерал фон Зейдлитц займет его место как командующий 6-й армией.
Возможно, Паулюс был бы хорошим штабным офицером; как полевой командир он был тугодум и лишен воображения до глупости. Также совершенно очевидно, как показала его дальнейшая карьера до и после пленения, он прекрасно чувствовал, в чьих руках находится власть, или, сказать грубее, знал, что хорошо для него. Узнав от Шмундта, какая ставка стояла на кону, он, находясь в состоянии приятного энтузиазма, с головой окунулся в подготовку к четвертому наступлению.
На этот раз Паулюс решил нанести лобовой удар против самого сильного пункта противника – трех гигантских зданий Сталинградского Тракторного завода, «Баррикад» и «Красного Октября», находящихся в северной половине города и стоящих друг за другом в нескольких сотнях футов от волжского берега. Это должно было стать самым жестоким и долгим из пяти сражений в разрушенном городе. Оно началось 4 октября и продолжалось почти три недели.
Паулюс был усилен рядом различных специальных войск, включая батальоны полиции и саперов, подготовленных для ведения уличных боев и подрывных работ. Но, хотя русские были в значительном меньшинстве, они оставались непревзойденными мастерами в тактике борьбы за каждый дом. Они усовершенствовали применение «штурмовых групп» – небольших отрядов с различным вооружением: легкими и тяжелыми пулеметами, автоматами, гранатами, противотанковыми пушками. Они оказывали друг другу поддержку в молниеносных контратаках. Они разработали создание «мертвых зон» – заминированных домов и площадей, к которым защитники знали все подходы и к которым направлялось продвижение немцев. «Опыт учит нас, – писал Чуйков, – подбираться к самим позициям врага; двигаться на четвереньках, используя воронки и развалины; выкапывать окопы по ночам, маскируя их на день; сосредоточиваться для атаки тайком, бесшумно; нести автомат на плече; брать с собой 10–20 гранат. Тогда выбор времени и элемент неожиданности будут ваши.
…Врывайся в дом вдвоем – ты да граната; оба будьте одеты легко – ты без вещевого мешка, граната без рубашки; врывайся так: граната впереди, а ты за ней; проходи весь дом, опять же с гранатой – граната впереди, а ты следом…
Здесь вступает в силу неумолимое правило: успевай поворачиваться! На каждом шагу бойца подстерегает опасность. Не беда – в каждый угол комнаты гранату, и вперед! Очередь из автомата по остаткам потолка; мало – гранату, и опять вперед! Другая комната – гранату! Поворот – еще гранату! Прочесывай автоматом! И не медли!
Уже внутри самого объекта противник может перейти в контратаку. Не бойся! Ты уже взял инициативу, она в твоих руках. Действуй злее гранатой, автоматом, ножом и лопатой! Бой внутри здания бешеный. Поэтому всегда будь готов к неожиданностям! Не зевай!..»
Медленно, колоссальной ценой немцы пробивались в огромные здания, через цеха, вокруг замерших станков, через литейки, сборочные цеха, заводоуправления. «Господи, зачем ты бросил нас? – написал лейтенант из 24-й танковой дивизии. – Мы сражались за единственный дом целых пятнадцать дней, используя минометы, гранаты, пулеметы и штыки. Уже к третьему дню 54 немецких трупа лежали в подвалах, на лестнице, на площадках. Фронт – это коридор между выгоревшими комнатами; это тонкий потолок между двумя этажами. Помощь приходит из соседних домов через пожарные лестницы и дымоходы. Все время идет бой с полудня до ночи. От этажа к этажу, с почерневшими от пота лицами мы забрасываем друг друга гранатами посреди взрывов, тучи пыли и дыма, кучи штукатурки, потоков крови, обломков мебели и человеческих останков. Спросите любого солдата, что такое полчаса рукопашной борьбы в этом бою. И представьте Сталинград: 80 дней и 80 ночей рукопашных боев. Улица измеряется не метрами, а трупами…
Сталинград уже не город. Днем это огромное облако пожара, слепящего дыма; это огромная топка, освещаемая отблеском пламени. А когда наступает ночь, собаки бросаются в Волгу и плывут изо всех сил к тому берегу. Сталинградские ночи наводят на них ужас. Животные бегут из этого ада; самые крепкие камни долго не выдерживают; только люди выносят это».
Глава 13
ПОГРЕБЕНИЕ 6-й АРМИИ
К концу октября позиции русских в Сталинграде уменьшились до нескольких каменных островков, не более 300 ярдов в глубину, примыкавших к правому берегу Волги. «Красный Октябрь» захватили немцы, покрыли своими убитыми каждый метр площади заводских цехов. «Баррикады» были наполовину потеряны для русских, где на одном конце литейного цеха находились немцы, а против них – пулеметы русских в остывших печах на другом конце. Защитники Тракторного оказались расколоты на три группы.
Но эти последние островки сопротивления, закаленные в горниле беспрерывных атак, были непобедимы. 6-я армия была истощена, точно так же измучена и обескровлена, как и дивизии Хейга под Пасхенделе ровно четверть столетия назад. По чисто военной оценке, новое «наступление» в городе было немыслимо. Если бы группа армий «Б» имела нужную численность, то правильным действием было бы нанесение удара по Воронежу и отвод Донского фронта, начиная с его северного конца. Но у нее не было столько людей; весь вермахт страшно растянулся по фронту, который удлинился почти вдвое с начала летней кампании. 6-я армия находилась в том особо опасном положении из-за того, что была более слабой армией, не имевшей для компенсации своей слабости ничего, кроме «инициативы». Как только будет потерян темп, опасность особенно обострится.
Но этими рассуждениями, конечно, можно было бы оправдать два совершенно разных решения. Первое, очевидное, диктовало немедленный отход: сразу уменьшатся потери, и будет занят глубокий «зимний рубеж» на много миль в тылу по реке Чир, а может быть, даже по Миусу. Альтернативой, которая как раз может часто убеждать солдат, был знакомый «урок» Ватерлоо и Марны – что «последний батальон решает исход сражения». Немцы, видевшие, как неделя за неделей их солдат всасывает в себя эта адская воронка, не могли не думать о том, что и русские несут такие же потери. Для многих, и особенно для Гитлера, сравнение с Верденом было неотразимым аргументом. Когда какое-то место приобретает значение символа, его потеря может подорвать волю защитников, независимо от его стратегической ценности. В 1916 году мясорубку Фалькенхайна остановили в тот момент, когда еще один месяц уничтожил бы всю французскую армию. Под Сталинградом на карту была поставлена не только воля русских, но и мировая оценка мощи Германии. Отступить с поля битвы значило признать поражение. Оно могло быть приемлемо для хладнокровного и объективно мыслящего военного специалиста, но оно было немыслимо «в космической
