Тень твоей улыбки

женой.

Алекс

Следующее письмо было от матери-настоятельницы монастыря, куда ушла Кэтрин.

Дорогая Регина.

Возвращаю письмо, которое передал вам Александр Гэннон для Кэтрин. Она не желает читать его, но я сказала ей, что в письме содержится искреннее извинение. Скажите ему, пожалуйста, чтобы он никогда больше не писал Кэтрин.

Еще одно письмо от матери-настоятельницы, написанное через восемь месяцев после предыдущего.

Дорогая Регина.

Сегодня в пять часов утра ваша кузина Кэтрин родила в Дублине сына. Ребенка сразу же зарегистрировали под именем моего племянника и его жены, Мэтью и Энн Фаррел. Они уже приплыли с младенцем из Ирландии. Кэтрин потребовалось большое мужество, чтобы отказаться от ребенка, но она твердо считала, что должна следовать своему призванию. Она не хочет, чтобы Александр Гэннон когда-либо узнал о ребенке, так как опасается, что он сам захочет его растить. Роды были трудными и долгими, и врачу пришлось сделать кесарево сечение. Когда Кэтрин поправится, она вернется к послушничеству в Коннектикуте и будет готовиться к вступлению в религиозный орден.

Моника не могла прийти в себя от потрясения. «Сестра Кэтрин – моя бабушка. Александр Гэннон – мой дед». Следующие два часа она читала и перечитывала письма. Большая часть из них была написана Кэтрин и адресована матери Оливии, Регине. В некоторых говорилось о ребенке.

…Регина, бывают минуты, когда мне безумно хочется обнять ребенка, от которого я отказалась. Я испытываю эту потребность, когда наклоняюсь к детской кроватке и беру на руки брошенное маленькое существо, малыша, поврежденного умом или телом. Мать-настоятельница устроила моего ребенка в хорошую семью. Я это знаю. Ничего, кроме этого, я не знаю. Он принадлежит людям, ставшим ему родителями, а я живу той жизнью, которую предначертал мне Господь.

Я говорю моим младшим сестрам, что они должны уяснить себе: когда они идут в монастырь, то не отказываются от своих человеческих эмоций, как полагают многие люди. Я говорю им, что бывают моменты, когда они, увидев радость матери с ребенком на руках, всем сердцем захотят узнать эту радость. Я говорю им, что бывают моменты одиночества, когда они увидят мужа и жену, счастливых в браке, и поймут, что могли бы выбрать такую жизнь. А потом я напоминаю им, что нет радости большей, чем посвятить все свои человеческие чувства Богу, который даровал их нам…

Все письма Кэтрин были сходными. С блестящими от слез глазами Моника представляла себе усилия монахини, ее бабушки, направленные на организацию очередной больницы, на изыскание средств для приобретения срочно необходимого медицинского оборудования.

Дорогая Регина.

Полиомиелит свирепствует. Сердце кровью обливается при виде крошек с исхудавшими конечностями, не способных дышать самостоятельно и подключенных к аппарату искусственного дыхания.

Звонок Райана вернул Монику к действительности.

– Приеду минут на десять позже, милая, движение плотное, – сказал он.

Было четверть двенадцатого. Они должны были прибыть в Метахен к часу дня, чтобы свидетельствовать на слушаниях по поводу беатификации. Моника бросилась в душ, после чего оделась. Она успела даже отсканировать письмо Алекса Гэннона к Кэтрин, а также письмо матери-настоятельницы к Регине Морроу, с тем чтобы у нее были электронные копии.

Когда Райан позвонил снова и сообщил, что ждет на улице в машине, она попросила:

– Райан, дай я поведу. Я хочу, чтобы ты кое-что прочитал.

Когда они приехали, едва не опоздав, их уже ждали монсеньоры Келли и Фелл вместе с Лорой Шеринг. Моника представила их Райану, затем сказала:

– Хочу показать вам нечто очень важное, но, если не возражаете, предпочитаю сделать это после того, как мы представим свидетельства.

– Разумеется, – согласился монсеньор Келли.

Под присягой на Библии Райан твердым и уверенным голосом, исполненным энергии, засвидетельствовал, что как нейрохирург не может найти медицинского объяснения исчезновению раковой опухоли мозга Майкла О’Кифа.

– Никто не мог бы найти такое объяснение, – сказал он. – Хочу только, чтобы страдающим родителям, чьи дети умирают от рака, было даровано больше чудес.

Когда дошла очередь до Моники, она сказала:

– Не могу понять, почему я так сопротивлялась мысли о том, что причиной выздоровления Майкла была сила молитвы. Я была свидетелем абсолютной веры его матери, когда сказала ей, что мальчик неизлечимо болен. Отметая ее веру, я проявила высокомерие, в особенности потому, что доказательством этой веры явился ее восьмилетний здоровый мальчик.

Только после того, как она ответила на все вопросы и монсеньор Келли поблагодарил их за то, что пришли, Моника положила на стол папку с надписью «Кэтрин».

– Я бы предпочла, чтобы вы прочитали это после моего ухода, – сказала она. – Потом, если пожелаете, мы сможем снова поговорить. Но если вы решите, что сестра Кэтрин достойна беатификации, мне бы хотелось, чтобы вы пригласили меня на церемонию.

– Конечно. – Монсеньор Келли встал. – Доктор Дженнер, может быть, вы захотите взглянуть на фотографию сестры Кэтрин.

– Да, разумеется.

– Доктор Фаррел, мне кажется, вы не видели этого снимка, когда были здесь. Фото было сделано, когда она была совсем молодой, полагаю, лет тридцати.

Монсеньор Келли достал из ящика стола фотографию улыбающейся монахини в традиционной монашеской одежде, с двумя младенцами на руках.

Райан перевел взгляд со снимка на Монику.

– Сестра Кэтрин была красивой женщиной, – сказал он, возвращая фото.

Они с Моникой не разговаривали, пока не сели в машину.

– После того как они прочтут бумаги из папки, то снова посмотрят на это фото, – сказал он. – Твое сходство с ней безошибочно, особенно улыбка.

Перед тем как включить зажигание, он добавил:

– Александр Гэннон так сильно любил Кэтрин, что всю свою жизнь не смотрел на других женщин. Я понимаю его чувства. Я тоже очень сильно тебя люблю.

81

Неделю спустя

«Сейчас все совсем иначе, чем в предыдущий раз, когда я выписывала Салли, – думала Моника, вспоминая, с каким нетерпением Рене Картер велела Кристине Джонсон поскорее одеть ребенка, потому что опаздывала на обед».

Сегодня она отдавала девочку в заботливые руки Сьюзен Гэннон, которая приехала в больницу одна.

– Питер ждет меня дома, – объяснила она. – Он сказал, что опасается, увидев ее здесь впервые, не выдержать и разрыдаться. – Прижавшись к щеке Салли, Сьюзен с улыбкой добавила:– Именно этого я и ожидаю от него, когда привезу малышку домой. Он горит желанием увидеть ее. С завтрашнего утра у меня начинает работать Кристина. А сегодня нам с Питером хотелось побыть с Салли.

– Я знаю, что пришлось вынести Питеру, – сказала Моника. – Надеюсь, теперь все у него будет хорошо.

– Ему придется выплатить штраф налоговикам, но судебное дело не заведено, – откровенно сказала Сьюзен. – Он с этим справится. Для всех нас большое облегчение, что Грег и прочие могут быть объявлены виновными. Я была бы очень счастлива, если бы нам не пришлось проходить через несколько судебных процессов.

– И я тоже, – с жаром согласилась Моника. – Последнее, чего мне хочется, – это выступать свидетелем