самбо. Его коронных приемов — бросков через спину и через себя — «солнышка» побаивались соперники. Дважды судья поднимал руку перворазрядника Игнатьева, объявляя его чемпионом высшей следственной.
Он полюбил Волгоград, мог без конца бродить по его улицам и площадям, по бывшей линии переднего края, обозначенной танковыми башнями с орудиями, которые и сейчас повернуты в сторону, откуда наступал враг. Мог подолгу смотреть на Волгу: казалось, она блестит на солнце сталью бесчисленных штыков, — слушать шелест трав на Мамаевом кургане, представлять, как здесь все происходило, и спрашивать. себя: «А смог бы так я?»
В городе на великой русской реке Игнатьев вобрал в себя тот заряд мужества, который получает человек от соприкосновения с народной святыней. Он хотел быть достойным тех, кто шел здесь сквозь свинцовую пургу, похожим на них. Об этом думал Ариан, когда в Волгограде принимали его в члены партии...
Следователь
— Что больше всего характерно для Ариана Ивановича и как человека, и как работника? — Начальник Чульмановского поселкового отделения милиции майор Зацепа задумчиво протирает стекла пенсне. — Пожалуй, вот что: исключительная добросовестность, трудолюбие и, как бы еще точнее сказать, безотказность. Вот именно, безотказность...
Приехал он в наш таежный поселок в начале 1974 года. А до этого, окончив Высшую следственную школу, уже несколько месяцев работал следователем в районном центре — городе Алдане. Женился — кстати, на девушке, с которой дружил с детских лет, — получил однокомнатную квартиру. В райотделе им были довольны... И вот вызывает его начальник и говорит: «Ариан Иванович, мы думаем послать вас в Чульман. Понимаете, это очень нужно...»
Действительно, положение у нас тогда оказалось сложное: с прежним следователем пришлось расстаться, дела вести некому. Требовалось учесть и еще одно обстоятельство: в поселке было туго с жильем. И пока могли предложить Игнатьеву только комнату в общежитии. Ему начальник сразу же об этом и сказал... И услышал в ответ: «Если надо, значит, поеду». Теперь, хорошо узнав Ариана Ивановича, я понимаю, что коммунист Игнатьев иначе ответить не мог...
В деревянном, добротно срубленном одноэтажном доме, где размещалось поселковое отделение милиции, ему отвели небольшой кабинет. С помощью своих новых коллег он здесь же, за дощатой стеной, оборудовал закуток для фотолаборатории, где подолгу «колдовал». Фотографировать Ариан любил с детства. И теперь это увлечение здорово помогало в работе. «Зенит» стал его неизменным спутником. А уголовные дела, уходившие в суд за подписью следователя Игнатьева, были щедро иллюстрированы. Не надо доказывать, как от этого выигрывало качество самого расследования.
И еще, он попросил, чтобы за ним персонально закрепили пишущую машинку. Не из прихоти, конечно. Ариан хорошо умел печатать и перешел, так сказать, на полное самообслуживание. Это обстоятельство отнюдь немаловажное, когда имеешь дело с процессуальными сроками.
А работы у него, особенно на первых порах, оказалось действительно по горло. Каждое утро доставал из сейфа высокую стопку серых папок и буквально терялся: с какой начать? Но таков уж у Ариана характер — с изрядной долей упрямства, да и самолюбия тоже, — что трудности, препятствия не повергали его в уныние, а придавали силы. Приходил и уходил затемно. Жена Люда не обижалась — сочувствовала.
И хотя в ту стопку добавлялись текущие дела и материалы, все-таки постепенно она начала таять. Разумеется, происходило это благодаря усилиям не одного следователя. Что и говорить, не любил он перекладывать работу на чужие плечи, но и от помощи не отказывался. Заботы и хлопоты расследования неизменно делили с ним ставшие его добрыми товарищами старший госавтоинспектор Владимир Купчинский, участковый Анатолий Панасенко, инспектор ОБХСС Станислав Мотов и другие сотрудники милиции.
Старший лейтенант милиции С. Мотов:
— Мне нравится почерк Игнатьева как следователя, его стиль работы. Есть у него хватка, цепкость. Он не довольствуется тем, что само идет в руки, лежит на поверхности, а стремится вникнуть в суть дела, «раскрутить» его до конца. Особенно это характерно для хозяйственных дел, по которым наши с ним усилия обычно объединяются...
Ариан хорошо помнит, как было расследовано одно из дел — о злоупотреблениях школьного завхоза Луценко из поселка Золотинка. Этот скромный с виду человек втихомолку скупал у местных эвенков оленей и втридорога продавал на мясо в райпо, то есть занимался спекуляцией. С самого начала удалось установить несколько подобных фактов, которых, в общем-то, вполне хватило бы, чтобы привлечь спекулянта к ответственности. Но следователь этим не удовлетворился.
Вместе с Мотовым они подняли за несколько лет кипы документов в потребкооперации. И хотя пришлось изрядно покопаться, но, как оказалось, не зря: удалось точно очертить круг преступных махинаций не в меру предприимчивого завхоза. Теперь нужно было собрать доказательства скупок — свидетельские показания самих оленеводов. Но большинство из них находилось в тайге, на дальних пастбищах. «Что ж, — сказал Игнатьев, — придется просить вертолет...»
Целую неделю мотался он по тайге от одной стоянки к другой. Сидел у жарких костров, пил наваристый, припахивавший дымом чай и вел неторопливые разговоры с эвенками. Сначала — как требовал негласный этикет — о том о сем и лишь постепенно приближался к деловой части. Обычно эти разговоры заканчивались тем, что его собеседник, невозмутимо попыхивая трубкой, качал головой:
— Однако плохой человек Луценко...
И начинал рассказывать о продаже оленей. Тогда Игнатьев садился за столик, вбитый ножками в землю, и своим быстрым почерком писал протоколы допроса. А потом, когда дело было сделано, отправлялся, проваливаясь по колено в пушистом мху, бродить по тайге и не мог ею налюбоваться. Спускался в распадки к бурным холодным ручьям и пил удивительную, настоянную на лесных запахах воду, пока не начинало ломить зубы. Ночью на небе расцветали звезды, словно вобрав в себя прозрачную голубизну отгоревшего дня. Он забирался в спальный мешок и засыпал, слушая, как вздыхают, трутся рогами об изгородь олени и тонко свистит запутавшийся в кронах ветер. А утром его будило деловитое стрекотание спускавшегося вертолета...
Из тайги Игнатьев вернулся с пухлой пачкой протоколов и полным представлением о той кругленькой сумме в несколько тысяч рублей, которую нажил завхоз. Вот теперь уже можно было со спокойной совестью ставить последнюю точку в уголовном деле.
Разумеется, случались у него вначале и огрехи — не без этого. Получил даже из суда дело на доследование — правда, лишь однажды. Подвела поспешность: поджимали сроки. Уголовное дело об ограблении, в котором участвовали двое, досталось «в наследство» от прежнего следователя. А Игнатьев, посчитав, что вроде бы все там в порядке, провел кое-какую дополнительную работу и засел за обвинительное заключение.
Уже потом, изучая с пристрастием возвращенные материалы, понял, какую злую шутку сыграла с ним торопливость. Суд был прав — виновность арестованных доказана не полностью, и в этом его, следователя, вина. Искупал ее истово, расследовал фактически все сначала. Камнем преткновения оказались деньги, изъятые у одного из грабителей во время задержания: последний утверждал, что купюры принадлежат ему, а потерпевший показал, что они отобраны у него.
Ариан не успокоился до тех пор, пока не доказал, что обвиняемые попросту лгут. Для этого ездил в Алдан, откуда прибыли в поселок оба «молодца», узнал, какую зарплату они в тот день получили. Допросил о сделанных ими покупках продавцов продовольственного магазина и работников гостиницы, определив таким образом истраченную сумму — она заметно превосходила полученную.
