– И не рябушинские.
– Догадываюсь.
– Кто дал нам с тобой право растрачивать народные деньги? – Он окинул вопросительным взглядом комнату, словно пытаясь обнаружить этого безответственного гражданина, который раздает направо и налево подобные права. – Кто?
– Никто. Но сумма похищенного превышает 30 миллионов золотых рублей.
– Рабочий все равно откажется от вознаграждения.
– А не рабочий?
– Шестьсот тысяч, – вытолкнул из себя Рычалов.
– Деньги падают в цене с каждым днем.
– Ладно, восемьсот. Восемьсот – и ни копейки больше.
Но на этот раз мне удалось настоять на своем.
– Только учти, – сказал Рычалов, – что на президиуме Совдепа я эту дикую сумму отстаивать не буду. А теперь третий и последний пункт проекта: «Обратиться через комиссара иностранных дел ко всем странам с предупреждением о совершенном хищении национальных сокровищ и просьбой оказать содействие задержанием их в пограничных районах».
Третий пункт был составлен, разумеется, только для очистки совести: если ценности попадут за кордон, они навеки будут потеряны для России. И, словно прочитав мои мысли, Рычалов сказал:
– На капиталистов рассчитывать не приходится. Какая к черту помощь, когда они только и мечтают, как бы разделаться с нами. Ждут не дождутся немецкого наступления…
– Думаешь, немцы решатся?
– Скорей всего да. Армия нужна, Леонид, армия!
– Демобилизацию приостановить уже нельзя.
– Я говорю о новой армии, революционной.
Длинный, худой, он встал, молча прошелся по комнате.
– Ну, что будет завтра, узнаем завтра, а сейчас… Кто все-таки мог ограбить ризницу? Какие у тебя предположения?
Выслушав меня, он начертил на листе бумаги угол. Против одной стороны написал: «Уголовники», против другой – «Шкатулка» и поставил вопросительный знак.
– Итак, два предположения, или, как говорят правоведы, две версии. А третью ты исключаешь?
– Какую?
– Погоди, – сказал Рычалов. – Давай рассмотрим факты.
«Рассмотрим факты» – с этих слов он обычно начинал занятия в кружке, молотком вбивая в головы слушателей различные сведения, из анализа которых мог следовать лишь один непреложный вывод. «Во- первых… Во-вторых… В-третьих… В-четвертых… Следовательно…»
– Факт первый, – сказал Рычалов. – Ограбление произошло уже после распубликования декрета о свободе совести. Таким образом, в результате ограбления главный ущерб понесла не церковь, а трудовая Россия. Похищено народное достояние. Факт?
– Факт.
– Факт второй. Архимандрит Димитрий, на попечении которого находится бывшая синодальная ризница, человек как будто бы добросовестный, две недели не показывается там. А когда обнаруживается кража, архимандрит отнюдь не торопится сообщить о ней властям. Охотнорядцы уже знают об ограблении и даже пытаются устроить погром в связи с мнимой кражей церковных реликвий, а мы не знаем. Ты приезжаешь в Кремль – там корреспондент «Русских ведомостей». Кстати, ты зря его не допросил. Не мешало бы узнать, кто его поставил в известность о случившемся… А теперь третий факт. Помнишь заявление протоиерея Добронравова?
– Об окопах, что ли?
– Да, насчет того, что наступил конец отсиживанию и церковь должна выйти из окопов. Вот они и вышли… Крестный ход изо всех московских церквей «по случаю событий, угрожающих церкви и родине», всенародный молебен на Красной площади, союзы защиты святынь… И как ты мог убедиться из документов, которые я тебе дал прочесть, у церкви союзников хватает…
– Это все понятно.
– Против нас теперь используется все: каждая промашка, каждый инцидент. Выгодно в этих условиях для церкви с политической точки зрения «расхищение святынь»?
– Безусловно.
Соединив стороны угла жирной чертой, Рычалов начал заштриховывать получившийся треугольник.
– То есть ты хочешь сказать, что, возможно, никакого ограбления и не было?
– Да. Третья версия – инсценировка ограбления в политических целях.
– Сомнительно, – сказал я.
Рычалов удивленно посмотрел на меня: он не привык к тому, чтобы члены кружка из предложенных им посылок делали неожиданные для него выводы.
