Вдруг вода вокруг начинает двигаться. Спиралью. Водоворот!
Я попадаю в него, не успев ничего сообразить. Сцилла и Харибда. Меня спускает в бездонный унитаз. Швыряет о стены. Один сокрушительный удар за другим.
Руками и ногами отталкиваюсь от острых камней и пытаюсь закрыть лицо, меня кружит и тянет вниз, все глубже и глубже.
Хватаюсь за край туннеля. Подтягиваюсь и плюхаюсь в боковое ответвление. На какой я глубине? Кто же знал, что на планете установлен вулканический водопровод!
Пламенник бьется все ближе, все настойчивее. «Сюда, Джек. Скорее».
Стараюсь скорее. Плыву. Но уже не прямо вниз. Туннель больше не отвесный! Неужели я попал на чердак преисподней?
Здесь нет ничего живого. Ни крабов. Ни морских пауков. Ни безглазых пещерных рыб.
Туннель начинает подниматься.
Вода мелеет. По пояс. По колено.
Я уже скорее ползу, чем плыву. Колени ободраны. Ноги сводит. Сил не осталось.
Минуты скручиваются в часы. Часы сплетаются во что-то вроде дней. Докуда же доходит эта система коридоров? Куда я иду — обратно к Дарконову острову или в сторону, под Атлантику?
Туннель кончается. Идти больше некуда. Приехали.
Гляжу вверх. Надо мной вертикальная шахта. Ни тебе веревки, ни лестницы.
Упираюсь спиной в стену шахты. Ладонями и коленями — в противоположную. Цепляюсь, извиваюсь, проталкиваюсь наверх.
Только не гляди вниз, Джек. Одна ошибка — и я сорвусь. Переломаю все кости. Умру медленной смертью в темной трубе. Никто не услышит моих криков.
Руки болят. Как будто выбираюсь из собственной могилы.
Наверное, я уже умер.
Мысли отскакивают от каменных стен. На каменной стене шахты — белое пятно. Сосредоточиваюсь на нем.
Оно растет, становится четче…
Маска смерти, которая преследовала меня в видениях и страшных снах. Пожилой вариант Даркона. Бесстрастно глядит мне в глаза.
Нет — это перекошенное от муки лицо моего отца-пленника в ореоле седых волос, — отец докричался до меня через столетия, хотел о чем-то предупредить.
Странно, что я раньше не замечал, насколько они похожи. Что там говорил Даркон? Двое неразлучных старинных врагов.
Моргаю. Белое пятно на темном камне. Не более того. Гляжу вверх. Вижу край шахты. Тянусь к нему. Подтягиваюсь и выбираюсь из могилы. Лежу, задыхаясь. Пытка. Все мышцы так и сводит.
Умудряюсь подняться на ноги.
Большая пещера. Могу выпрямиться в полный рост.
«Кап-кап», — капает вода.
На камнях что-то растет. Трава? Нет, минералы.
Сталактиты наставлены на меня, словно кинжалы. Сталагмиты тянутся ко мне, словно заблудшие души из стигийских вод.
Пламенник пульсирует: «Сюда, Джек. Сюда, Джек». С каждым ударом стены пещеры содрогаются.
Часы начинают меркнуть. Погодите! Не выключайтесь!
Слабый свет. Еще слабее. Полная и окончательная тьма.
Нет, не окончательная. Далеко впереди различаю серебристое сияние. Мерцает. Теплится. Подземная звезда.
Иду туда. Серебряный свет становится ярче.
Я знаю, что это. Что это должно быть.
Пламенник!
Он здесь. Так близко, что освещает мне путь.
Нащупываю дорогу и дохожу до скалы, которая отделяет пещеру, где я оказался, от следующей. Как темная дверь. Отделяющая меня от моей судьбы.
Стою совсем неподвижно. Пережидаю удар сердца.
Набираю побольше воздуху.
И — вхожу.
71
Это тронный зал. Первое, что приходит в голову. Роскошно убранный зал во дворце, где король принимает послов иностранных держав.
Не поймите меня неправильно — никакого короля тут нет. Льстивых интриганов-придворных — тоже. И гордой королевы. То есть вообще никого. Только окровавленный, хромой, растерянный шут — Джек Даниэльсон — ступает через порог.
Но убранство роскошное. Хрустальные украшения для коронации. Со стен, словно оранжево- коричневые драпировки, расшитые бисером, свисают складки мелких прозрачных кальцитовых кристалликов. Пол покрывает гипсовая изморозь. Каменья всех цветов радуги блестят на стенах в пульсирующем серебристом свете, который исходит от… трона!
Делаю несколько шагов к нему. Это не трон. Это мерцающий помост. Такая сияющая кафедра. Неужели это один исполинский бриллиант? Нет, так не бывает.
«Сюда, Джек. Сюда, Джек!»
Пламенник тянется ко мне. С каждым шагом я все сильнее чувствую, что сейчас встречусь со старым другом.
Все тело покалывает. Каждая клеточка искрит электрическим разрядом. Я в ужасе и в то же время в восторге. Иду. Моисей, на цыпочках подходящий к неопалимой купине.[22] Вот ради чего родители отправили меня на тысячу лет в прошлое. Вот ради чего мне устроили такое детство. Ради одного-единственного мига.
Я его вижу. Он впаян в сверкающую хрустальную кафедру, но виден прекрасно. Сердцевидный. Серебристо-белый. С каждым ударом чуть-чуть видоизменяется. Сфера. Капля. Полумесяц. Раковина.
Но и это в нем не самое удивительное.
Похоже, он разумный. Я готов в этом поклясться. Он живой — но это какая-то непонятная жизнь.
Под его поверхностью бурлят сильные чувства. Он гневается. Нет, не гневается. Он глубоко обижен. Его больно ранили.
Стою прямо над Пламенником. Протягиваю руку. С трепетом прикасаюсь пальцем к твердому камню помоста.
Нагибаясь к Пламеннику, я чувствую, как он тянется ко мне сквозь несокрушимый сверкающий хрустальный футляр. Внезапно его серебристый свет окутывает меня с головы до пят. Свет каскадами струится вокруг. Внутри. Яркое воспоминание…
Летний день, мы с Пи-Джей устроили пикник. Одна из наших первых романтических поездок.
Мы проехали по берегу Гудзона и остановились на лужайке у самой воды. Расстелили одеяло, сели рядышком и принялись целоваться.
Коснувшись Пламенника, я снова перенесся туда. Боже мой, да я же и в самом деле сижу на одеяле!
Губы Пи-Джей. Медовая сладость ее дыхания. Широкая спокойная река.
Мы перекусили и еще немножко целовались, а потом Пи-Джей уснула в моих объятиях.
Я и сам едва не задремал. Лежал, глядя на Пи-Джей. На ее закрытые глаза. На то, как ее грудь вздымалась и опадала. Жаркое летнее солнышко поджаривает короткую жесткую траву.
