повернулся к Дитриху. – И куда заведёт нас недоверие, господин Зальцман? Мы разрешили вам приехать на бронепоезде, по-другому ваш состав не назовешь. Мы позволили вам взять с собой оружие и пошли на все ваши условия. Проверки мне тут устраиваете? Шутки шутите? Где настоящий?! – Его голос грозным эхом раздавался в пустоте спальни.
– Спокойно, майор, – быстро произнёс Дитрих, примиряюще поднимая руки. – Мы же с тобой оба солдаты. Осторожность никогда не помешает, правда?
Скрипнув, приоткрылась створка двери, появилась чья-то голова и сразу исчезла.
– Кто там?! – прорычал Суходолов. Дверь быстро захлопнулась.
– Да, это двойник, – сказал Дитрих. – Мы не могли рисковать. Господин Данин ждёт внизу, в машине. Предлагаю забыть этот небольшой инцидент и провести повторный осмотр, по выработанному регламенту.
– Небось, он и по-русски-то ни бельмеса, – процедил Суходолов и, обойдя «Данина», стоявшего столбом, направился к двери.
Дитрих натянуто улыбался ему в спину.
– Да не злись ты, майор. Ничего же страшного не случилось?
Но пока они спускались вниз и шли к машине, его не оставляло беспокойство. Суходолов откуда-то узнал о подмене. А ведь отдел маскировки поработал так профессионально, что и родная мать не отличила бы двойника от оригинала…
– Я в России? Я ничего не вижу, – в недрах автомобиля взволнованно повторял Данин. – Почему темно? Мы в лесу?
– Успокойтесь, господин Данин, – увещевали его приглушённые голоса. – Сейчас ночь. Скоро всё наладится.
Не одного Данина мучила эта тьма египетская. Когда они привели его в чувство, сделав пробуждающий укол, и готовы были вести к зданию-птице, вдруг погасли окна в доме и фонари на подъездной дороге. Мир погрузился в первобытный хаос. Дитрих смотрел издалека на тёмное здание, на голые парковые деревья, и под свист ветра, под гулкое своё сердцебиение, выдававшее страх, молился об успешном завершении их миссии, вязнущей в этих снегах.
Между сугробами замелькали огни. С ручным фонарём, отбрасывающим на дорогу широкий сноп света, бегом вернулся Шварц. Он тяжело дышал.
– Выбило пробки… Русские обещают исправить через пятнадцать минут…
– Ждём, – отрывисто приказал Дитрих стоявшим вокруг помощникам и костяшками пальцев тихонько постучал в стекло автомобиля. Вылез врач с длинным лицом, в теплой кожаной куртке и вязаной шапке с козырьком. – Что там?
– Очень слаб, господин полковник. Нервничает. Больше суток на глюкозе и нейролептиках… Желательно поставить ещё один укол, но я боюсь не попасть в вену.
– Сейчас всё будет. У нас полно фонарей.
За спиной у Дитриха словно вспыхнуло пламя. Он резко обернулся. Дом снова сиял огнями, как ярмарочная карусель; над ним желтела недозрелая луна, и хрусткий снег под ногами по-прежнему отливал синим, и сердце постепенно перешло на ровный ритм, и повеселевший Дитрих принялся рассказывать Данину, в каком красивом доме тот когда-то жил.
На нетвёрдых ногах Данин поднялся по ступеням белого дома с колоннами. Навстречу шагнула фигура в военной форме, за ней ещё пять или шесть таких же. Снежинки таяли на ресницах, и фигуры прыгали у Данина перед глазами.
– Добро пожаловать, Пётр Андреевич, – басом сказала одна из фигур. – Меня зовут Иван Терентьевич Суходолов. Мне поручено всячески содействовать вам во время посещения родного дома.
Данин, как утопающий, ухватился за протянутую для рукопожатия горячую ладонь. Вошли в залитый огнями холл. Данин оказался в плотном кольце из военных – русских и немцев – и ему был хорошо виден только высокий потолок, разрисованный пухлыми крылатыми ангелами.
– Как вы себя чувствуете? Выглядите неважно, – заботливым голосом сказал Суходолов, наклоняясь прямо к его лицу.
– Колют какую-то дрянь, я всё время сплю, – жалобно протянул Данин. – Простите… Такая слабость… невероятная…
Суходолов бросил в сторону:
– Врача! – и взял Данина под правый локоть.
Дитрих громко возразил:
– Позвольте! Врач? Это не по протоколу!
– А дурь ему колоть – по протоколу? Вы в своём уме, немцы? Он же на ногах еле держится. Глаза красные, как у чебака!
Решив не обострять, Дитрих промолчал, но нащупал данинский левый локоть.
– Подождите, подождите… – заторопился Данин. – Так нельзя. Надо, кажется, кошку на порог пустить? Где мой котейко? – Ему подали игрушечного кота. – Господа… Вы не могли бы разойтись? В стороны, пожалуйста…
Кольцо вокруг него разомкнулось, открылась широкая мраморная лестница с красной дорожкой, ведущая на второй этаж.
– Очень красиво, – слабеющим голосом сказал Данин.
Он шагнул к лестнице, сел прямо в пальто на ступеньку, поставил перед собой кота и бросил в него монету. Пока кот тянул свою скрипучую песнь, Данин сидел в скорбной позе, обхватив руками кудрявую голову. Появился врач в белом халате, с металлическим боксом в руках. Данину помогли снять пальто, закатали оба рукава пуловера, чтобы выбрать вену получше. После инъекции он лёг на спину и некоторое время полежал так на ступеньках, уставясь в потолок. А потом вдруг громко и отчетливо произнёс:
– А в ванной комнате один ангел.
Потом он зачем-то снова надел своё пальто, проигнорировав робкие возражения, что в доме и без того жарко… Его повели тем же маршрутом, что и двойника, и снова впереди и сзади, с каменными лицами, шли русские и немцы. Войдя в комнату или залу, Данин бросал по сторонам торопливые взгляды, мрачно пожимал плечами и спешил выйти. К сожалению, ангел, нарисованный на потолке в ванной первого этажа, оказался единственным его воспоминанием.
– Что с вами, Пётр Андреевич? – спросил Суходолов, когда приступили к осмотру второго этажа. – Вам по-прежнему нехорошо?
– Да, – тихо согласился Данин, – мне нехорошо. В моей голове всё перемешалось. Слишком быстро меняются декорации. Не ошиблись ли вы, господа, когда выбрали меня? Мне кажется, из стоматологов выходят плохие космонавты…
– Да что вы! – энергично возразил Суходолов. – Вы же не простой стоматолог, а золотой. Знаете, Пётр Андреевич, надо бы поговорить. А то мы всё бежим, бежим… Вот и господин Зальцман не возражает. – Выгнувшись, он через спину Данина выразительно взглянул на Дитриха. Тот кивнул. – Сейчас найдём удобное место, и я вам кое-что расскажу…
– Не надо, – довольно вяло произнёс Данин, открывая новую дверь. – Я знаю. У вас есть важные планы относительно меня… из-за моего отца…
Суходолов крякнул, Дитрих судорожно сглотнул, непонимающе глядя на Данина.
– Никому не входить! – приказал майор и, поспешно протиснувшись вслед за Даниным и Дитрихом, закрыл за собой дверь.
Данин остановился на ковре, тронул рукой деревянную лошадку с красным потёртым седлом.
– Зачем меня сюда привезли? Разве вы не понимаете, господин Суходолов, какая это мука? Ведь нельзя ничего вернуть или исправить…
– Поймите и вы нас, Пётр Андреевич, – с напором сказал Суходолов. – Это место для нас священно, как и любая память о вашем отце. Мы же ваш отеческий дом, будто музей, оберегаем. Посмотрите, в каком он в прекрасном состоянии. Это о многом говорит, правда?
– Не знаю… Мама запрещала мне возвращаться в Россию. По-вашему, в этом нет ничего подозрительного? Почему в этом доме нет фотографий? А где портреты?
Суходолов сделал предельно честное лицо.
