– И я люблю тебя, пришелица из эфирного королевства.
В ней боролись два желания. Конечно же, хотелось досконально разобраться, что это за королевство такое, почему она оттуда пришла, а не явилась на свет более традиционным путем, и отчего ей понадобилось совершать вояж из тех, видимо, весьма дальних мест в эти. Но… во первых, он сказал всё самое главное. Во вторых… ну, допустим, получит она точные ответы на все эти вопросы и, может быть, даже увидит в них что-нибудь забавное. Но разве не шепчет ей на ухо внутренний холод: «Давай, посмейся! Ужели ты оставишь свою привычку хихикать над всякими такими штуками?» – а холод всегда был великим обманщиком.
В конце концов она определила для себя: считаться пришелицей из эфирного королевства – красиво и необычно. Почему бы на время не стать ей пришелицей из эфирного королевства?
Все эти мысли вовсе не имели строгой последовательности. Они пролетели в один миг, в один щелчок пальцев. Хоп! – и она уже поняла, как ей стоит ответить.
Надо улыбнуться.
Вот незадача…
Мышцы лица со скрежетом принялись выполнять непривычную работу.
Тогда он взял ее за руку и произнес те самые несколько слов, которые всякий раз приносили с собой целый август тепла:
– Жила-была маленькая девочка…
Это было повествование о том, что один раз в жизни, один-единственный раз, людям даруется радужный мост, и по нему можно пройти куда угодно, к кому угодно, в любую точку времени и пространства, но вернуться уже не получится.
Глотнув сказки, Ольга заплакала. Тысячу лет не плакала. В детстве падала, расшибала колени до кости, один раз сломала ребро, хотелось орать в полный голос, но она, закусив губу, терпела. А тут… Кокон льда, в котором едва трепыхалось сердце, потек водицей, и когда щупальца его, запущенные в плоть, стали выдергиваться, о! – это было чудовищно больно. Она чуть с ума не сошла. Слезы потекли сами, не потрудившись спросить у нее, хозяйки, разрешения.
На следующий день опять:
– Жила-была маленькая девочка…
Это был рассказ о госпоже леса, заскучавшей и отправившейся к людям, чтобы остаться среди них, простившись со своей волшебной силой.
Ольга улыбалась и сжимала его руку так сильно, как только могла. А потом, когда отзвучали последние слова, почувствовала, сколь сильно проголодалась за последние дни. Она пообедала как следует, отвергнув жалкие протертые яблочки.
На третий день вновь:
– Жила-была маленькая девочка…
Это было сказание о том, как дочь судовладельца получила от отца по наследству целый флот, и среди прочего – корабль с огнецветными парусами. Ей пришлось выдержать долгую борьбу со строптивыми капитанами кораблей. А потом отправиться под парусами цвета пламени выручать того, кто помог ей и теперь ждал спасения от нее самой.
Когда сказочник закончил, она попросила его:
– Помоги-ка! – и встала с его помощью на ноги.
Сердце избавилось от малейших зерен льда. Она едва ходила, но все-таки ходила. Сначала – опершись на его плечо, потом сама. Мать заикнулась было:
– Тебе вредно… надо еще полежать, набраться сил…
На что получила ответ:
– Чем больше лежишь, тем неживей становишься.
Ольга любила гулять с ним – сначала те несчастные десять минут, пока она могла удержаться в вертикальном положении. Потом – полчаса. А чуть погодя – целыми вечерами.
Антонов похвалил ее перевод. А еще он принялся рассказывать, как легче всего справиться с непослушной марсианской палеографией, как трактовать вот это темное место или вон то совсем уж несветлое в редком документе эпохи Дуд… С палеографии он переходил на истории о ловушках в марсианских бункерах и о самых свежих находках, сделанных в самых недоступных местах.
Ольга и ее сказочник бродили по бесконечному парку, который несколько поколений назад был садом в имении князей Гагариных. Над головою наливались теменью оливковые сумерки. Мимо с торжественной медлительностью шествовали кедры и кипарисы. В скудном свете фонарей неспешно вальсировали белые беседки с античными колоннами. Отражения бронзовых скульптур с ленцою трепетали в заросших прудиках. Над продрогшим асфальтом плыли запахи смолы и увядших трав.
По осенней поре образ райского сада, разлитый по здешним аллеям, словно тягучее сладкое вино, утратил ясность очертаний. Сырой холодок заставлял тосковать по безмятежности июля и роскоши августа.
Привыкнув спасаться от внутренних заморозков, Ольга внешнего холода не боялась.
– Я хочу показать тебе кое-что, сказочник. Нынче октябрь. Те, кто провел здесь неделю, две, три или даже месяц, видят в Крыме какую-то экзотическую танцовщицу. Гордая южная красавица, горы, цветы, бирюзовая волна, светлячковые ночи, древние замки и… и…
– И всякие такие же штуки из репертуара романтического театра. Лунные дорожки, например. Орлы на вершинах. Дельфины.
– Они самые. Или, скажем, чайки… Так вот, Крым – точно! – женщина. Красивая и хитрая. Она улыбается, рассказывая прекрасные легенды. Легкими, якобы случайными прикосновениями заставляет волноваться… Она любит, когда ею любуются, когда ей поклоняются. Она жалует монахов и поэтов, прозревающих под ее платьем не кожу и не плоть, а сплошную мистику. Но душа ее тепла лишена, словно промерзшая пещера. Она вроде меня, сказочник. Пойдем, в октябре эта женщина снимает праздничные наряды, но всё еще бодрствует. Зимой-то ее не добудишься. А сейчас… сейчас она исполнена презрительной усталости по отношению к гостям и потому разрешает им увидеть свою душу… какая она есть на самом деле. Ей не до учтивости.
Они спустились вниз, к набережной. Темный орнамент парка остался позади. А впереди – старый мол, узкой лентой врезающийся в море. Об этот каменный клык разбивались черно-белые волны – уголь с солью.
– Смотри! Смотри! Осенью здесь бывают такие шторма!
Он сжал ей локоть и негромко спросил:
– А то, что я вижу сегодня, – считается штормом?
Море било в берег с такой силой, будто решило расколоть твердь и запустить щупальце внутрь гор. В молу были проделаны прямоугольные отверстия. Под ними вода с бешенством грызла тонкие сваи, роняя клочья пены с челюстей. Брызги взметывались над «окнами» в камне.
– Нет. Скорее, предштормие – просто море немного сердится… Ты видишь ее?
Ольгин собеседник сделал несколько шагов вперед. Высокая волна разом накатила на мол, погребла под собой половину каменного тела, понеслась по нему, словно конькобежец по льду, потянулась к ногам человека. Прикоснувшись к ботинкам, она изнемогла и на миг застыла в нерешительности. Сказочник быстро наклонился, зачерпнул. Подняв пленённую воду к лицу, он повернулся к Ольге и спросил:
– Она?
– Да.
Вернув морю морево, он покачал головой.
– Я вижу ее. Она холодна, потому что она – не человек. А потому нисколько не похожа на тебя. Если ее душа – промерзшая пещера, то твоя – пещера с горящим очагом посередине. Надо вовремя подбрасывать дрова, и холодно не будет…
Тогда Ольга осмелилась обнять его.
Вечер за вечером они проводили в беседах, и души так тесно сплелись, что один Бог сумел бы разобраться, где кончается одна и начинается другая.
Но однажды их общая сказка кончилась.
– Я провел с тобой столько времени, сколько мог. И даже несколько больше. И я еще вернусь к тебе.
