и наиболее важных преимуществ солидарности в том, что она фактически отменяет время суток. Гуляя ночью по горам или оказываясь в тумане, достаточно переключиться на солидарность, чтобы визуально перенестись в ясный полдень. Эта возможность позволяет экономить огромное количество энергии. Ведь проблема освещения отпадает сама собой. При помощи личных трансляторов, питающихся от телесного электричества, в солидарности можно обмениваться информацией и вести диалог, находясь под водой или в космосе. Так мы, кстати, общаемся и с Вахлаком.
А вот мой учитель Зиновий был уже продуктом синтеза советских и британских технологий. При помощи вычислительной машины Бебиджа удалось создавать обучающиеся лучевые химеры, к которым и принадлежал мой изящный проводник.
Солидарность марсианской базы Академии Наук выглядела куда проще перегруженных информацией земных ландшафтов. Над полевыми лабораториями столовой и жилыми блоками всплыли соответствующие вывески. Появился стандартный сервис полдневной имитации, возникло предложение посетить библиотеку, имаджинариум, спортивную площадку.
– Уже темнеет, – Гумилев указал на один из жилых блоков. – Занимайте свободную койку – с утра приступите к поискам. Ужин будет через два часа.
– Мы начнем немедленно. Мне только нужно получить ландшафтные слепки и данные пеших экспедиций.
– Дело, конечно, ваше, – нахмурился этнограф. – Однако здесь не Земля. Солидарность есть только на территории лагеря. Неужто вы хотите идти ночью?
Люди нового времени отличаются прекраснодушием и удивительной беспечностью. Их мир стал слишком удобен и безопасен. На Земле это не так бросается в глаза, но здесь, далеко от родины, порок современности был виден очень хорошо.
– Боюсь, времени на отдых у нас нет. Скажите, когда он ушел?
– Примерно три часа назад, – руководитель экспедиции был явно смущен моим напором. – Датчик состояния показывает, что он жив и в сознании.
– Вы пытались отыскать его со спутника?
– Здесь слишком мало сателлитов, – Гумилев развел руками. – Сигнал очень слабый. Всё, что нам известно, – направление. Юг – юго-запад.
– Сектор немалый.
– Верно. У нас нет возможности отыскать его своими силами. Нам нужен специалист, который разбирается в психологии репатриантов.
– Какого он года?
– Девяносто пятого. Вот данные, – Гумилев принял конверт из рук миловидной химеры и протянул его мне через солидарность. От моего прикосновения лучевой архив утратил первоначальную форму и тут же сгустился в виде информационной записки. Изображение немедленно настроилось на мое зрение. Читать стало легче.
«Старицын Казимир Ильич» – поляк? Хотя нет. В те годы, помню, была мода на всё польское. Благодаря усилиям блестящего дипломата Столыпина, наши западнославянские братья из Холмщины только что вступили в состав империи и отказались от мрачной католической схизмы. Это событие вызвало большое воодушевление в народе. А вот Старицын – распространенная волжская фамилия. Помню, была у речников такая присказка: «По отцу Затонов, по матери Старицын». Неужто земляк?
– Что насчет изображений? Статограммы, записи в солидарности?
– Отсутствуют.
– То есть как?
– Он всё уничтожил. И еще оставил странную записку. Всего два слова: «их нет».
– Как насчет личных вещей?
– Есть турборатор, на котором он часто ездит. Здесь на равнине идеальные условия для таких аппаратов.
– Можно взглянуть?
В небольшом ангаре приютилась продолговатая сплюснутая сигара надземного мобиля. Скользящий транспорт был не слишком распространен в Советском Альянсе. Ведь прокладка трасс означает нарушение природных ландшафтов, вырубку деревьев, снос домов. Граждане предпочитали флаеры и пассажирские дирижабли. Большие расстояния помогали преодолеть скоростные стратосферные лифты. Так я, узнав о проблеме с марсианским репатриантом, за считаные минуты преодолел расстояние от Москвы до Кольского полуострова. Там располагался квантовый транспортер Гарина, плод титанического труда советских ученых. Час ушел на подготовку – дегазацию, инъекции, краткий инструктаж, погружение в купели. И вот мы на Марсе.
[Считай запах] – обратился я к Вахлаку.
[Уже сделал] – был короткий ответ.
– Он его на базе геологов подобрал, – Гумилев прикоснулся к матовому обтекателю турборатора. Я ему говорю: «Зачем реанимировал это старье? Закажи новую машину. Академия поможет». А он в ответ знаете что? Меня, мол, тоже реанимировали. Чего же нового не сделали?
Максим обожал машины. В Сорренто, где мы жили, их почти не было. В сезон, когда европейцы тянулись к морю, случалось, что какой-нибудь богач приезжал на личном авто. Горожане ходили посмотреть на чудного железного зверя, как в музей. Мой сын был в первых рядах. Когда хитрая бестия Троцкий предложил подарить Максу автомобиль – тот не медлил ни минуты, явился ко мне и сказал, что желает вернуться в Советы. Мне удалось отговорить строптивца, увлечь его другими перспективами. В тот год мы никуда не поехали. Однако родина не отпустила Пешковых насовсем. Притянула к себе. Во влажном, прохладном климате вновь ожило родовое проклятие семьи – туберкулез.
Интересно, что бы сказал сын, увидев аппарат, способный стелиться над землей без всяких колес? Я представил себе Макса, каким тот был в Италии. Высокий, плечистый, в светлой тенниске и свободных белых брюках. Вот он подходит к турборатору, одним плавным движением запрыгивает на водительское сиденье… Нет-нет. Довольно бередить себя. Я стряхнул наваждение. Поднял глаза на Гумилева. Тот был удивлен затянувшейся паузой, но деликатно молчал, ожидая моего решения.
– Машина еще не остыла. Вы пытались искать его своими силами? – наконец спросил я.
– От вас ничего не скроешь, – ученый улыбнулся. – Впрочем, это очевидно, не так ли? Да, мы искали его, но не нашли. Это весьма странно. Ведь на равнине практически неограниченный обзор.
– Вам встречались всадники?
– Всадники? Откуда? Насколько мне известно, лошадей на Марс еще не доставляли.
– Я имел в виду аборигенов.
– У местных жителей нет домашних животных. Они ведут примитивную жизнь. Селятся общинами вдоль каналов, охотятся, выращивают водяные баклажаны. Уровень пассионарности здешнего социума крайне низок. В сущности – они вымирают. А ведь некогда это была великая раса. Мы пытаемся понять причину регресса. Однако пока не преуспели.
В ответ я развернул перед ним запись, сделанную Вахлаком во время нашего спуска. В солидарности открылось окно и на несколько минут мы вновь очутились на скальном уступе.
Гумилев был очень удивлен. Долго рассматривал изображение.
– Возможно, это марсиане из-за горы, – наконец сказал он, – у нас есть информация, что там сохранились руины городов. Похоже, горожане более развиты, чем здешнее население. Вы думаете, они могли забрать Казимира?
– Понятия не имею. Вы лучше знаете местные условия.
– Нам ни с чем подобным сталкиваться до сих пор не доводилось, – в темных глазах ученого не было страха, только растерянность и легкая тень тревоги.
Вечер и в самом деле начался внезапно. Кажется, еще минуту назад непривычно маленький белый шарик солнца висел высоко над горизонтом и вот он уже порозовел, точно райское яблочко, и принялся стремительно падать за край марсианской пустоши. Апельсиновые небеса на некоторое время приобрели фиолетовый оттенок.
Гумилев проводил нас до входа в лагерь.
– Вам что-нибудь еще нужно с собой? – наконец спросил он, не дождавшись от меня никаких
