так, будто оказались здесь внезапно Я понял потом, что мне нужно изучить их язык, но не письменный, а живой, разговорный. Знатоки этого языка, даже в чисто теоретическом плане, тоже отмечают в нем эту черту внезапного появления, которой нет никаких соответствий в том, что в области наших собственных переживаний называется бытием, так как для нас понятие бытия связано с понятием длительности. Мы видим существующее в том состоянии, в каком оно находится, когда мы на него смотрим, и только исходя из этого, представляем себе возможное становление и изменение. Уже само слово «состояние», происходящее от глагола «стоять», достаточно ясно показывает, что мы своим сознанием как бы останавливаем бытие.
В арабском языке нет слова, которое означало бы «состояние» в привычном для нас смысле. В словарях это наше слово переводится арабским словом «халь» (множественное число «ахваль»), происходящим от корня х-в-л, который означает: вращаться, изменяться.
Адольф Вармунд, один из самых глубоких знатоков разговорного арабского языка, отмечал по этому поводу: «Это слово <…> не имеет ничего общего с понятием постоянного, а означает как раз противоположное, а именно вращение, изменение, перемену, и это вполне естественно, так как подобно тому, как для крестьянина твердое и постоянное в месте жительства, привычках и обычаях основные условия его бытия, так для кочевника вечные перемены, смена пастбищ первое условие его своеобразной жизни, поэтому он говорит не о своих положениях и состояниях, а об изменениях и переменах. Арабский глагол «проживать» (сакан) означает, собственно, лишь «покоиться», а слово, обозначающее «шатер», а позже «дом» (бейт), означает, собственно, лишь ночевку. Понятие длительного пребывания на одном месте арабы обозначают глаголом «икамет», смысл которого «ставить шатры». Если речь идет о племени или народе, может быть использован глагол «каум» «подняться» для смены пастбищ или на битву. Подвижность для араба обязательная предпосылка его благосостояния, поэтому понятия «жить на одном месте» и «быть бедным, нищим» для него совпадают, и он обозначает их словами одного и того же корня (с-к-н) и называет бедняков и нищих «миекин», что первоначально обозначало всего лишь «неспособность сдвинуться с места».
Вармунд говорит о «законах кочевников» и выводит их из «законов пустыни». Но за этими законами есть другие, еще более сильные, которые заставляют этих людей жить по законам пустыни как по своим собственным. Кочевники, пастухи-воины (бедуины) вольной арабской степи с самых отдаленных времен были наводящими страх обладателями арабского мира. Они могли бы жить оседло, если бы захотели, но, повинуясь своему собственному внутреннему закону, они выбрали жизнь по законам пустыни. Люди иного типа, например, нордического или галльского, навязали бы и пустыне свой собственный закон, вследствие чего она перестала бы быть пустыней, или покинули бы ее.
Что общего у вращения и изменения с тем, что мы назвали внезапным появлением Это то же самое, только с другой точки зрения. Наше слово «внезапно» означает нечто, чего только что здесь не было и что, может быть, сразу исчезнет. Лучше всего для нас было бы избегать слов «быть», «пребывать», так как по смыслу этих нордических слов и соответствующего миропонимания текущее, преходящее должно быть остановлено. Но арабы живут в преходящем, не знают и не хотят знать того, что мы называем «состоянием». Они живут переменами, мы сказали бы «постоянными переменами», так как перемены здесь единственное, что может быть постоянным.
Выражение «внезапное появление» это лишь подсобное средство, несовершенная попытка описать словами нордического языка нечто, совершенно отличное от нордического <…>
<…> Фотография и любое изображение подвижного и живого с точки зрения закона жизни этих людей дерзкое вторжение в дело Творца. Десять заповедей древнего Израиля запрещали изображение живого, и для араба-мусульманина, если он не хочет быть по-западному «современным», это мерзость < …>
Для человека внешних эффектов быть запечатленным на картине верх блаженства. Он наслаждается в этот момент возможностью красоваться перед снова и снова наполняющимися трибунами будущих зрителей. Совсем иначе обстоит дело с людьми описываемого типа <…> они живут по законам обязательной мимолетности.
И они, и люди внешних эффектов живут мгновением <…> но за этой общностью скрывается различие. Игра на зрителя не единственный способ наполнить мгновение жизнью и не единственная возможность «ловить момент» <…>
<…> 3агадку, которой кажется для нас сначала способ выражения арабов, разгадывают те, кто принимает участие в их жизни. Участие в чужой жизни источник понимания <…>
<…> Случай в немецком языке это слово происходит от корня «падать» прим. пер. это слово означает здесь нечто большее, чем у нас. Все, что происходит, происходит здесь случайно: что-то как бы падает с неба и это что-то нужно поймать. Жизнь игра внешних и внутренних случайностей, и ее единственный смысл поймать то, что падает сверху. Готовность ловить основной стиль поведения этой расы, и он лишь немного ослаблен даже в случаях подражания «современному» западному образцу. Вся жизнь устремлена «ввысь», т. е. туда, откуда все падает, вся жизнь это прислушивание, не падает ли что- нибудь сверху. Этим прислушиванием проникнуты все переживания, независимо от их конкретного содержания.
Это прислушивание духовная основа поведения этих людей, определяющая манеру их движений: хватать то, что падает. Это сохраняется при любом переживании. Но если речь идет о прислушивании к моменту, к постоянным переменам, значит, ничего не сохраняется. Душа полностью отдается смене мгновений, как в молитве, так и в самуме: игра случая для нее игра чуда, творимого руками высшей силы. В этом заключена и опасность для подобной души, если хотите, ее слабая сторона, но одновременно и ее величие, источник ее творческой силы. В душе такого стиля живет творческая искра, эта душа прислушивается к голосу Бога. Знание божественных вещей становится и сокровищем, и это знание даруется ей через откровение <…>
<..> Если мы назвали нордического человека, исходя из высшей ценности в его иерархии ценностей, человеком действия, а средиземноморца по той же причине человеком внешних эффектов, то для данного случая мы выбираем название «человек откровения». При этом слово «откровение» следует понимать не в любом смысле, не так, как мы его обычно понимаем. Кроме того, мы будем также употреблять выражение «пустынный человек» Любую местность, в которую он вступит, он обратит в пустыню. Он будет срывать плоды и рубить деревья, не заботясь о том, что будет потом. Ведь будущее это мгновение, человеческое беспокойство о нем кощунство. Вся жизнь это мгновение, крохи из руки вечного Дарителя горе тому, кто не может их ловить. Дело Дарителя, что бросить верующему жалкий грош или богатый караван с плохой охраной или святую Книгу Откровения все это добыча и горе тому, кто этого не понимает!
Когда мы пытались понять смысл пустынного проявления, исходной точкой для нас была форма средиземноморского человека внешних эффектов. Сходство с его формой проявления первоначально казалось столь большим, что мы поколебались бы даже задать вопрос об особом законе, определяющем особую форму, если бы не способ выражения, столь явно выдававший иной душевный настрой и иные душевные порывы, чем у человека внешних эффектов. Но это указывает на особый закон формы души, на расовый закон <…> При тех же самых чертах речь в данном случае не идет о стремлении к внешним эффектам.
Значит, одна и та же форма может выражаться в двух вариантах Это колеблет самые основы нашей науки, и нам приходится строить здание заново. Мы установили, что каждая форма души имеет свой закон, свою уникальную однозначную манеру движений, и она может проявляться без искажений только в такой телесной форме, закон которой в точности соответствует закону души. Манера движений души проявляется в линиях телесной формы. Но, значит, бывает и наоборот: каждой «чистой» телесной форме может принадлежать лишь одна форма души, инструментом выражения, более того, проявлением которой она является. Доказать это было с самого начала основной задачей нашей работы. Но теперь выходит, что одна форма тела годится для выражения нескольких душевных складов, для проявления нескольких манер движений души.
Несомненно, здесь кроется какая-то ошибка. Но она не в основах. Может быть, при оценке небольших отклонений от линий средиземноморской формы мы не поняли, что <…> этих небольших различий недостаточно для обоснования нового смысла, нового закона
<…> Во всех чертах арабов прослеживается нечто, чего нет в средиземноморцах, что делает эти
