как-их-там. Бог? Да его можно элементарно вычислить при помощи математических формул. Даже если ты пережил клиническую смерть и побывал на том свете, они говорят тебе: нет извини, браток, это просто защитная реакция психики или глюки, или… черт знает что…
Харпер положила руку на мягкий цилиндрический подлокотник. Скудный сумеречный свет сочившийся сквозь плотно задернутые серебристые гардины, еще больше старил ее, подчеркивая темные круги под глазами, выделяя каждую складку, каждую морщину на дряблой коже. Впрочем, судя по тому, как через мгновение она ткнула мундштуком своей трубки в сторону Шторма, мысли о старости ее не тяготили.
— Ричард, нет ничего сильнее идеи, которая созрела, — сказала она. — Идеи, чье время пришло. И не важно, верна эта идея или нет. То, что наука срывает покров таинственности с самых загадочных явлений, весьма распространенный в наши дни предрассудок, и ни один мало-мальски образованный человек не может освободиться от него. Перефразируя Леки[15], если мы верим в привидения, то сотой доли имеющихся у нас доказательств хватит, чтобы мы окончательно убедились в собственной правоте, если же мы не верим, никакие доказательства не помогут.
— В Аргентине арестована банда каннибалов, — снова подал голос Бернард. — На месте преступления полиция обнаружила большую пиццу с грибами и анчоусами, а также пару кроссовок. Незадолго до этого подозреваемые заказали пиццу на дом, ее принес мальчишка-разносчик.
— Ну хорошо, позвони аргентинцам, пусть подтвердят, — сказала Харпер. — Или свяжись с ними по электронной почте.
— Леки, Леки-Шмеки, — буркнул Шторм, затем досадливо махнул рукой и с ненавистью посмотрел на развешанные по стенам фотографии диковинных монстров. — Харпер, я не хочу тебя обидеть, но ты точно такая же. Я торчу здесь уже два месяца, и все — что бы мы ни делали — на поверку оказывается липой. Охотимся за Дартмурским Чудовищем, а находим дикую кошку, которая сбежала из зоопарка, потому что ее плохо кормили. Достаем видеозапись вскрытия инопланетянина, а ты утверждаешь, что этот малый препарирует куклу Кена[16], предварительно нахлобучив ей на голову фольгу. Черт побери, три независимых эксперта подтверждают наличие психической деятельности в том злополучном подвале в Чиппинг-Нортон, а ты вооружаешься лопатой и разрываешь барсучью нору. Ты такая же, как все.
— Я? Ничего подобного.
— Я вот смотрю на все эти обложки, — процедил он сквозь зубы, — и спрашиваю себя: неужели все эти фотографии, все статьи и материалы, которые ты печатаешь, — неужели все это «лажа»? Неужели все это яйца выеденного не стоит? Неужели ты ни разу не видела ничего мистического? Таинственного? Неужели ты ни во что не веришь?
Харпер вдруг посерьезнела:
— Я много чего видела, и я ни во что не верю. Вообще ни во что, ты понимаешь? Теперь это искусство почти утрачено, но я в нем разбираюсь.
— Тогда зачем ты этим занимаешься? Зачем тебе это нужно?
— История, Ричард, история, — надменно растягивая слова, ответила Харпер. — Жизнь многому научила меня. — Трубка дважды пыхнула, пенковый череп зарделся; она выпустила облачко дыма и продолжала: — Мой юный друг, твоя беда в том, что ты не умеешь отличить художественный вымысел от реальности. Расцвет английской мистики приходится на период между тысяча восемьсот пятидесятым и тысяча девятьсот тридцатым. Это было время — кстати, в чем-то похожее на наше, — когда наука, усилиями таких людей, как Дарвин и Фрейд, совершила грандиозный скачок, когда материалистическая философия потрясла основы религии. Океан Веры отступил. Это был долгий отлив, сопровождаемый глухим, печальным рокотом, и вот тогда-то Дух выплеснулся на страницы популярных изданий, чтобы задать всем и каждому один-единственный вопрос: «Ты, Человек Земной, веришь ли ты в меня или нет?» История, Ричард, история — вот истинная обитель твоего призрака. Даже в Голливуде, я уверена, еще не забыли о том, что существует история. О том, что люди когда-то писали гусиными перьями, а женщины носили корсеты и так далее, и так далее…
— На прошлой неделе в Глостершире два подростка были госпитализированы после того, как ошибочно приняли местного констебля за привидение, — сообщил Бернард.
— Забавно.
Шторм досадливо махнул рукой и отвернулся.
— Мальчишки проникли на территорию Белхемского аббатства, чтобы выследить Черную Даму, призрак которой с убиенным младенцем на руках, если верить легенде, время от времени появляется среди руин. Детей напугал совсем другой призрак — полицейского Тима Бейлиса. Его вызвал Майкл Эндеринг, владелец соседнего поместья. Он попросил…
— Нет, нет, нет, — перебила его Харпер. — Только не это… не надо…
Но было уже слишком поздно. Шторм устремился к компьютеру, едва не сбив по пути плотоядный кактус.
— Одну минуту, одну минуту! — воскликнул он.
— Шторм, Шторм… — пробовала урезонить его Харпер, но тщетно.
— Я должен это увидеть. Майкл Эндеринг. Это же он. Отец Софии.
Мгновение спустя Шторм уже стоял за плечом у Бернарда, склонившись к экрану монитора.
— Сэр Майкл Эндеринг, — бормотал он. — Точно, он самый. И этот призрак в аббатстве. С мертвым младенцем…
— Дама в белом, Ричард, — воскликнула Харпер, протягивая к нему руку с курительной трубкой. — Дама в сером, дама в черном, как тебе будет угодно. В нашей стране такого добра навалом. В «Записках островитянина» я связываю ее с тевтонской богиней Берхтой, которой молва приписывала способность забирать души мертвых детей. — Шторм, вперившись в экран, ничего не слышал, и Харпер повысила голос: — Христианская традиция превратила ее в заурядную ведьму, которой пугают детей. Со временем она трансформировалась в привидение. Все это есть в моей книге. Может, стоит нанять кого-нибудь, чтобы тебе почитали вслух…
Шторм по-прежнему не обращал на нее никакого внимания.
— Это же Черная Энни, — бубнил он себе под нос. — Чтоб я сдох. Поэтому она и выронила бокал. Поэтому так побледнела. На ней же просто лица не было. Я читал эту историю, не подозревая, что в доме ее отца водится точно такой же призрак, Черная Энни…
— Что касается Черной Энни, это, несомненно, не кто иная, как Черная Аннис, чье имя искажено автором записок, — вещала Харпер. — Пресловутая ведьма Дейн-Хиллс, пожирательница младенцев, скорее связанная с кельтской Ану, чем с Берхтой, хотя не исключено, что таким образом народная память донесла до наших дней историю об отшельнице Агнес Скотт. История, Ричард, история…
— Бьюсь об заклад, что она ее видела, — заявил Шторм. — Готов поспорить на что угодно. Ты же сама была свидетельницей, Харпер. Эта история потрясла ее. Она выронила бокал. Побледнела…
Убеждать Шторма было бесполезно. Он вперился в экран немигающим взором. Голова его находилась теперь практически на одном уровне с головой Бернарда. Харпер видела их лица, отраженные серебристым экраном: голливудского героя вестерна и ангела эпохи Ренессанса. Она наблюдала за ними с мрачной тревогой. Эти двое остались теперь ее единственными мужчинами, единственными собеседниками.
— Белхемское аббатство, — задумчиво повторил Шторм. — А как, ты говорила, называется их поместье? Белхем?
Сокрушенно вздохнув, Харпер вылезла из шезлонга.
— Ричард, — мягко произнесла она, подходя к столу. Ее тон заставил Шторма поднять голову и посмотреть в толстые линзы ее очков. Впрочем, не выдержав пронзительного взгляда Харпер, он тотчас же потупился. — Нет никакой необходимости знакомиться с ней таким экстравагантным способом — задавать глупые вопросы. — Шторм молчал. — Не проще ли попросить ее о свидании?
— Дело в другом, — буркнул Шторм, но в голосе его уже не было прежней уверенности. — Это же журналистика, Харпер. Здесь есть какая-то связь… — Он замолчал.
Харпер вздохнула и сунула трубку в рот:
— Как знаешь. — Она помолчала, потом добавила: — Но в таком случае — в любом случае — тебе
