отделилась и ухнула вниз огромная черная тень. Ворон, чьи крылья, казалось, заслонили весь свет, пронесся у нее над головой и взмыл ввысь. По ночному небосводу словно разлилось гигантское чернильное пятно. Затем ворон скрылся где-то за деревьями. До ее слуха донесся еще один крик, и все стихло.
Харпер с шумом выдохнула и схватилась ладонью за грудь. Бешено ухало сердце. Она посмотрела на темное пятно двери, перевела взгляд на угол, за которым исчезли обе машины. В чем, в чем, а в дурных знамениях Харпер разбиралась отлично и теперь остро чувствовала недоброе.
Ссутулившись, она устало зашагала к дому.
5
Звонить она не стала. Просто толкнула дверь. То, что дверь открылась сама, ее не удивило — только еще больше насторожило.
Харпер прошла в коридор. Было темно, но где-то в глубине дома теплился свет. И в этом неверном свете она различала разбросанные под ногами предметы: опрокинутая подставка для зонтиков: пустой каркас небольшого комодика, раскиданные повсюду зонты, ящики, газеты. Крадучись, она прошла в гостиную.
Свет стал ярче: он лился в комнату через открытую дверь. Здесь также повсюду были следы разрушений: перевернутая тахта, валяющийся на боку торшер, на ковре разбросаны книги. Сам ковер изрезан в клочья. Словом, в доме учинили настоящий погром.
Неровно дыша, Харпер поковыляла дальше, тростью прокладывая себе путь среди книжных завалов. Она подошла к дверному проему, из которого лился свет, и увидела огромную кухню.
На кафельном полу в лиловом отсвете флюоресцентной лампы сверкнул кухонный нож. Рядом поблескивала небольшая лужа. Харпер подошла поближе и наклонилась, с трудом сгибая колени. Понюхала и сморщилась. Моча. Бремя дурных предчувствий стало невыносимым. «Бедняга Джарвис, — подумала она. — Должно быть, до смерти испугался, когда явились по его душу. Видимо, на то имелись причины».
Харпер вернулась в коридор и подошла к узкой лестнице. Тяжелым взглядом смерила ступени, терявшиеся в кромешной тьме.
И начала подниматься.
Она поднималась очень медленно, предварительно — прежде чем сделать очередной шаг — ощупывая каждую доску тростью. Казалось, она видит себя на экране кино. Такой вот фильм мог бы снять Ричард Шторм. Пустой дом, в котором за каждым углом притаилась опасность. Старуха, карабкающаяся вверх по лестнице навстречу неведомому. «Вот идиотка, — думала бы она, сидя в первом ряду и жуя попкорн. — И куда ты полезла? Немедленно уноси ноги и звони в полицию».
Впрочем, она и теперь думала точно так же.
Шаг за шагом, почти вслепую, Харпер достигла лестничной клетки. Остановилась, чтобы перевести дыхание и осмотреться. Справа все было окутано черной непроницаемой мглой. Зато где-то слева брезжил неровный оранжевый свет. Горела свеча. Сжав свою волю в кулак, Харпер устремилась на свет.
Едва не поскользнувшись на ковровой дорожке, она тяжело оперлась рукой о стену. Мозг сверлила единственная мысль: вот-вот, сейчас, на нее набросятся «цепные псы» Яго.
Но на нее никто не набрасывался. И вскоре Харпер достигла дверного проема, из которого лился дрожащий оранжевый свет.
Свеча стояла на полу в изножье кровати. Единственная черная свеча — она уже догорала. Оранжевый огонек отражался в стеклянных глазницах козлиной головы. Голова лежала на полу на черном полотнище, по которому серебряным шелком была вышита пентаграмма.
В центре пентаграммы стояла коробка с открытой крышкой. Харпер пришлось подойти поближе, чтобы разглядеть ее содержимое.
Увидев то, что лежало внутри, Харпер задрожала от страха.
Фотография. Черно-белый снимок женщины с ребенком на руках. Она не помнила, видела ли она эту же фотографию, но лицо женщины было ей знакомо. Она помнила мольбу и смятение в ее глазах, помнила дрожащую, жалобную улыбку. Помнила ее красоту, хотя каждый день с грустью наблюдала в зеркале процесс увядания, такой быстрый, что могло показаться, будто все свершилось за сутки.
На фотографии черными чернилами был начертан знак. Что-то вроде заключенной в подкову восьмерки.
Знак Яго.
Харпер затрясло. Но теперь уже не от страха, а от ярости. Она проклинала себя. Он оказался умнее. Умнее, сообразительнее и коварнее. Она хотела завладеть «Богородицей», чтобы устроить ему западню. Но он опередил ее. И устроил западню ей.
Нет, не ей. Он устроил западню Бернарду.
И Бернард кинулся в эту западню сломя голову.
6
Как это часто случается в Англии, дождь неожиданно прекратился. Тучи поплыли прочь. Небо прояснилось.
Черная машина — «мерседес», как определил Бернард, — плавно неслась по влажной от дождя мостовой. Человек со шрамом держался окольных путей, иногда проезжая дворами, иногда используя сложные, многоуровневые развязки, чтобы избежать улиц с интенсивным или односторонним движением. Черный «мерседес» скользил точно угорь. Однако Бернард заметил, что он все время продвигается на юг и что это получается у него быстрее, чем если бы он предпочел прямую дорогу по главным улицам.
«Таксистский маршрут», — заключил Бернард. Человек со шрамом прекрасно знал город.
Последнее обстоятельство сильно мешало Бернарду держаться вне поля зрения своего подопечного. С другой стороны, упустить из виду — пусть даже на одно мгновение — красные габаритные огни «мерседеса» означало бы окончательно потерять его. Поэтому Бернард на свой страх и риск постоянно висел у «мерса» на хвосте. Иногда их разделяли считанные метры; иногда на пустынном участке кроме них двоих на дороге не было ни души. Дважды — первый раз в Финсбери, второй — на Кларкенуэлл-Грин — Бернарду казалось, что в зеркале черной машины он видит устремленные на него поросячьи глазки. Тогда он нажимал на тормоз, чтобы, немного отстав, раствориться в ночи. Однако подобные ухищрения не могли никого обмануть. Сердце трепетало, как раненая птица. Он напряг мышцы пресса и стал дышать по методике «ногаре», чтобы по крайней мере унять дрожь в руках. Неужели его заметили? Сказать наверняка он не мог.
Черный «мерседес» гнал и гнал — «моррис» следовал за ним. За Барбиканом начался район трущоб с разветвленной и хаотической системой улочек и переулков.
Бернард уже практически не понимал, где они находятся. Офисы, склады, заброшенные дома, безликие кварталы сменяли друг друга точно в калейдоскопе. Заколоченные витрины пабов, закрытые пекарни и рестораны, строительные площадки — все это проносилось мимо и исчезало в небытии. А «мерседес» все петлял и петлял, старательно избегая сквозных магистралей.
Бернард следовал за ним с отчаянием обреченного. Стаза болели от беспрестанного мельтешения красных огней. Он по-прежнему уверенно держал руль, но усталость уже дала о себе знать — тело ныло, малейший толчок болью отдавался в каждой мышце. «Мерседес» ехал ровно, не спеша, он даже снизил скорость.
«А что, если меня просто завлекают в ловушку?» — мелькнула страшная мысль.
Ах, Харпер, Харпер. Старая бестия. Ведь он заметил, как там, на площади, она обернулась и что-то прокричала ему вслед. Но он решил не обращать внимания. Вечно он таскался за ней, как привязанный, вечно она учила его и — что самое печальное — вечно оказывалась права, и это иногда несколько
