Шторм улыбнулся и опустил руку.
— Еврей, — спокойно подсказал он. — Ты это имел в виду?
С этими словами он повернулся и отправился искать Софию.
13
Выйдя в прихожую, Шторм услышал наверху шум воды. Шагая через две ступеньки, он поднялся по лестнице и очутился в длинном, без окон, коридоре, со стен которого на него мрачно взирали старинные портреты. Где-то поблизости тикали напольные часы. «Да-да, все верно, — подумал он. — Тук-тук, тук- тук».
В дальнем конце коридора открылась дверь, мелькнула полоска желтого света. Опираясь о дверной косяк, в коридор вышла София.
Шторм бросился к ней. Она шагнула навстречу ему и едва не свалилась в его объятия.
— Мне нехорошо, — прошептала она чуть слышно.
— Это пройдет, — сказал он. — Все будет хорошо. Здесь есть место, где ты могла бы прилечь?
София кивнула на дверь, и они вошли в небольшую комнату. Это была ее спальня. Шторм не стал включать свет. За маленькими окошками, затянутыми пеленой дождя, хмурилось грозовое небо. В комнате царил полумрак, очертания предметов расплывались и ускользали. У стены Шторм заметил кровать и помог Софии добраться до нее. София легла на бок, закрыла глаза.
Шторм присел на краешек стеганого пухового одеяла и ласково погладил Софию по плечу. Спустя какое-то время его внимание привлекла висевшая на противоположной стене картина. Портрет женщины. В темноте Шторм не мог разглядеть ее черты, но чувствовал на себе ее взгляд.
— Я не понимаю, что произошло сейчас в гостиной, — прошептала София.
Шторм пожал плечами:
— У тебя просто отказали тормоза. Такое случается.
— В твоей семье — может быть, — сказала она.
Шторм улыбнулся:
— Э-э, в моей семье это было бы похоже на пикник или нечто подобное.
София перевернулась на спину и рассмеялась сквозь слезы.
— Ты так добр ко мне.
Шторм кивнул:
— Ты хочешь сказать, что ты этого не заслуживаешь?
— Да.
— Что поделаешь? Наверное, я плохо разбираюсь в людях.
София уткнулась лицом в его колени. Шторм почувствовал, что она дрожит. «Удивительное создание, — подумал он. — Скорее повесится, чем пойдет на скандал». Он схватился за край одеяла и накрыл им Софию.
— Что ты делаешь? — удивилась она. — Ты устраиваешь какую-то свалку.
— Придется тебе научиться жить на свалке, — сказал Шторм.
София снова рассмеялась, и слезы еще обильнее хлынули у нее из глаз.
— Ш-ш-ш, — прошептал Шторм. — Тихо.
— Что же теперь будет? — спросила она.
Шторм поднял ее голову и положил себе на колени. Поцеловал черные блестящие волосы, нежно провел по ним ладонью. София долго не могла согреться и дрожала в его руках. В комнате становилось все темнее.
Наконец она затихла. Дыхание ее стало ровным, глубоким.
Шторм наклонился и поцеловал ее в лоб. Закрыл глаза. Воображение рисовало ему мрачные картины: сэр Майкл с ружьем поднимается по лестнице с твердым намерением пристрелить его.
«Что же теперь будет? — подумал он. — Что же теперь будет?»
14
Наступила ночь. Долгая зимняя ночь накрыла их всех: спящую Софию, Шторма, бережно державшего ее в объятиях, сэра Майкла, понуро сидевшего в кресле в гостиной. Накрыла Бернарда в его каменном гробе. Накрыла особняк, в котором за столом, склонившись над какой-то брошюрой, сидела Харпер Олбрайт.
Долгая зимняя ночь опустилась на Белхем-Грейндж и на Лондон.
Текли минуты, часы. Шторм наконец подложил под голову Софии подушку и встал. Он подошел к окну и вгляделся в ночную мглу. Дождь закончился, и над пустошью, над покосившимися надгробиями, над разрушенными стенами аббатства висели клочья тумана. Лицо Шторма неясным бликом отражалось в стекле.
Сэр Майкл тяжело поднялся и, склонив голову, прошествовал через гостиную, холл, миновал темный коридор, ведущий к кабинету. Плотно закрыл за собою дверь, подошел к столу. Опустился на высокий, обтянутый кожей стул с высокой спинкой и подлокотниками. Выдвинул ящик.
Долго, не мигая, он рассматривал шкатулку, в которой лежали гаванские сигары, серебряная зажигалка и заряженный револьвер тридцать восьмого калибра.
Бернард поежился и застонал. С губ его время от времени слетали обрывки каких-то фраз. Разум отказывался служить ему. В своих фантазиях он бродил среди зеленых полей, под голубыми небесами. Словно наблюдая за собой со стороны. И отрешенно думал: неужели это смерть? Неужели он умирает?
Тем временем Харпер Олбрайт все читала и читала. Камин в редакционной комнате не горел и было довольно холодно, но она не обращала на это внимания. Настольная лампа роняла яркие блики на белые страницы. У Харпер болели глаза. Но она упрямо продолжала читать. Не без чувства досады Харпер вспомнила, как десять или одиннадцать лет назад она расшифровала рунические письмена на глиняных черепках, обнаруженных в окрестностях Авесбери. Ее перевод — отвергнутый как оккультные бредни ведущими учеными — вдохновил целую секту, которая исповедовала черную магию. Сектанты с энтузиазмом стали обращать свои заклинания матери-богине, о которой якобы упоминалось в таинственных письменах. Работа над переводом была выматывающей и заняла никак не менее полугода. Позже Харпер вынуждена была признать, что это фальшивка.
Сейчас она изучала инструкцию к видеомагнитофону Бернарда. Это была брошюрка на четырех языках. После длительного раздумья Харпер выбрала немецкий, поскольку английский текст был совершенно неудобоваримым. Она долго перелистывала страницу за страницей и наконец, устало вздохнув и отложив брошюру, поднялась со стула.
Дрожащей рукой она взяла со стола видеокассету, добыть которую оказалось вовсе не так просто. Пришлось обойти три прокатных агентства. К вечеру у нее уже рябило в глазах, но кассета с записью «Призрака» все-таки отыскалась.
Харпер медленно, тяжело опираясь на трость, поднялась по лестнице. Открыла дверь, вошла в комнату Бернарда, зажгла свет.
Маленькая комнатка была такой, какой оставил ее Бернард — вокруг царил полный хаос. Узкая кровать не застелена. На запятнанном ковре валяются джинсы, рубашки, трусы. В самых неподходящих местах — грязные тарелки, стаканы с недопитым джином, бурым от плавающих в нем окурков, или до краев заполненные пеплом. Над кроватью — книжные полки, забитые книгами и журналами, из которых торчали
