– Этого ещё не хватало! Что за шутки, сударь! – возмутился Ла Бон. – Мне хватает головной боли от Верхней Бургундии, которая зарится на мои владения! И мечтает объединить земли Бонуа.
– Так же, как и земли Отенуа… – вставил барон де Отён. – У меня те же проблемы, любезный Ла Бон. Мы с вами в одинаковом положении. Приходиться постоянно держать ухо в остро на приграничных территориях и засылать шпионов в Верхнюю Бургундию… Ибо надежда на заступничество нынешнего сюзерена невелика.
– Барон де Отён прав, – высказался де Монсо. – Если мы не придём к единому мнению, то наше дело будет заранее проигрышным. Поймите, Ла Бон, нам нынче не до куртуазности. Так, что придётся поступиться интересами знатной дамы, дабы соблюсти свои собственные.
Бароны начали активно обсуждать это предложение и пришли к всеобщему мнению, что предоставят войску герцога полную свободу действий в Лангруа-Атюйе, тем более, что графиня не сможет более рассчитывать на помощь Безансона. Единственным условием для захватчиков будет: жизнь почтенной вдовы и предоставление ей возможности беспрепятственно покинуть владения.
– А, если графиня обратиться за помощью к королю Швабии? – внезапно спросил де Шалон, предпочитавший доселе хранить молчание. – Кажется, они состоят в дальнем родстве…
– М-да… Это так. – Подтвердил Франциск. – Но мне также известно, что король Швабии не раз предлагал графине перейти под его длань. Однако она предпочла заключить военный союз с Безансоном и формально признать Гильома II своим сюзереном. И почему, как вы думаете?
Бароны пожали плечами. Ла Доль продолжил:
– Ей проще манкировать нашим безмозглым сюзереном! Графиня де Лангр – женщина умная. Она прекрасно понимает, если Швабия наложит на её владения свою лапу, то уж вряд ли она вновь обретёт независимость. Графиня слишком дорожит ею и это погубит её. Она даже отчеканила собственную монету! Как только войска Нижней Лотарингии нарушат границы её владений, она тотчас пошлёт гонца в Безансон. Пока Гильом будет раздумывать, как ему лучше поступить, и отправит, наконец, военную помощь, лотаринги уже осадят Лангр и Фурвен. Мы же осуществим то, ради чего собрались…
Бароны переглянулись: последняя фраза Ла Доля означает, что они избавятся от сюзерена.
…После отъезда, не мешкая, Франциск приказал явиться своему нотарию и начал диктовать ему письмо:
Франциск ещё раз обдумал содержание сего короткого послания и решил более ничего не добавлять из предосторожности. Мало ли, что…
– Запечатайте… – приказал он нотарию
Рене свернул пергамент, обмотал его витым шнурком. Затем при помощи свечи растопил специально приготовленный красный воск в круглой металлической форме, барон снял с указательного пальца правой руки фамильный перстень с изображением герба и приложил его к воску. На его расплавленной поверхности отчётливо отпечаталось изображение оленя в окружении трёх колец. Именно эти кольца, украшавшие герб новоявленного претендента на бургундский трон, были унаследованы от далёкого предка Обри, виконта Макона[89].
Из этого оттиска Рене изготовил навесную печать, коей украсил свиток. Затем капнул на него расплавленным воском, приложив ещё одну печать с изображением башни-донжона, которую барон использовал в повседневной переписке, дабы дополнительно закрепить шнурок и навесную печать, тем самым предохранив письмо от несанкционированного вскрытия.
Гонец барона Ла Доля благополучно достиг резиденции Генриха II Лимбургского, правителя Нижней Лотарингии. Столица герцогства за последние сто лет располагалась в разных городах, Генрих же предпочёл Труа на землях Труазена, недавно захваченного у Верхней Бургундии[90], наряду с Арсезе, Барруа, Боленуа. Эти многострадальные графства за последние сто лет побывали и под дланью Бургундии, и Лотарингии, и даже Швабии.
Получив послание от барона, Его Светлость не спешил ознакомиться с ним, поэтому бургундскому гонцу пришлось ожидать несколько дней. Наконец, когда герцог соблаговолил прочитать короткое послание, внутреннее чутьё умудрённого опытом интригана тотчас подсказало – от него веет заговором и предательством.
Подобные дела были во вкусе герцога. Он уже давно зарился на графство Лангруа– Атюйе, но не решался напасть, зная о военном договоре графини с Гильомом Бургундским. Полученное письмо предвещало многое, во всяком случае, вожделенные земли представились герцогу на сей раз лёгкой добычей. И потому он отписал ответ барону, приглашая его в Труа вместе со всем семейством в любое время, дабы это выглядело со стороны, как родственный визит. Всё-таки он приходится дядей Урсуле, хоть и виделись они давным-давно, когда та была ещё ребёнком.
… Любезный ответ герцога вселил в барона надежду заполучить союзника, а в Урсулу и Бернардетту, наконец, покинуть опостылевший замок и совершить вояж. Юная прелестница Бернардетта лелеяла надежду произвести впечатление при лотарингском дворе, а, возможно, и очаровать какого-нибудь графа или виконта. Ей давно хотелось замуж, но барон не спешил составить партию дочери. Девушке уже минуло семнадцать, она была диво как хороша, словно только что распустившийся бутон розы. Барон, безусловно, это осознавал, но опять же не спешил с помолвкой дочери, хотя были и претенденты. Он рассчитывал использовать Бернардетту в своей игре, дабы породниться с одним из предполагаемых союзников. И вот такая возможность представилась. Герцог Лимбургский овдовел и, хотя ему минуло сорок пять лет, он был почти ровесником барона, считался завидным женихом. И спустя год после похорон герцогини, в Труа устремились графы, виконты и бароны в сопровождении своих обворожительных дочерей или племянниц, вожделевших заполучить титул, власть и богатство.
Перед дальним путешествием в Труа барон Ла Доль ещё раз уточнил у своей супруги степень её родства с герцогом Лимбургским. Урсула подтвердила, что она приходится правителю Нижней Лотарингии племянницей, но двоюродной. Этот факт придал барону ещё большей уверенности, ибо церковь против такого родственного брака вряд ли станет возражать. Поэтому он не поскупился на новые наряды и украшения для Бернардетты. Девушка же была преисполнена уверенности, что отец подыскал ей партию при лотарингском дворе, но не хочет посвящать её в свои планы.
Наконец она не выдержала и, войдя в покои матери, поинтересовалась:
– Матушка… Я хотела поговорить с вами по поводу предстоящей поездки в Труа…
Графиня никоим образом не выказала беспокойства словам дочери, решив, что та желает обсудить с ней очередной наряд.
– Говори, дочь моя… – произнесла графиня, оторвавшись от вышивания.
– Скажите, матушка, вы ведь наверняка посвящены в планы отца… – робко начала Бернардетта.
Урсула насторожилась.
– Что ты имеешь в виду?..
Девушка покраснела.
– Я всего лишь хотела бы узнать: наше путешествие в Труа как-то связано с моим замужеством?
Урсула застыла с иголкой в руках. Она подозревала о намерениях мужа, но до сих пор не отважилась переговорить с ним на эту тему.
– Возможно… – уклончиво ответила она.
Девушка улыбнулась.
– Матушка, а он молод и хорош собой?
Баронесса не знала, что ответить дочери.
– Возможно… – снова повторила она.
Бернардетта растерялась.
