разного рода мыслями. И вот, наконец, появилась вдова. Она вышла из магазина в сопровождении компаньонки, нагруженной покупками. Кучер тотчас открыл дверь кареты и хотел протянуть руку госпоже, дабы той было сподручнее встать на отброшенные им ступеньки, но Дюваль ринулся вперёд, опередив слугу, и элегантно протянув руку вдове. Та растерялась, кучер хотел огреть наглеца плёткой, но женщина остановила его взглядом. Дюваль ликовал, дама была явно заинтригована, она улыбнулась и оперлась на предложенную руку кавалера.
– Благодарю вас, сударь. Простите, но не припомню: мы встречались с вами ранее? – спросила вдова.
– О нет, мадам, я лишь томимый любовными надеждами, наблюдал за вами издали, ведь вы – замужем. Как я мог подойти к вам! Ваш муж – он настоящий ревнивец!
Женщина улыбнулась, обнажив ослепительно белые зубы. Дюваль почувствовал, что она нравиться ему не только из-за денег.
– Я вдова, вот уже более года, – сказала дама.
– О! Мои соболезнования! Но в то же время, простите за дерзость: могу ли я надеяться на встречу с вами?
– Конечно, сударь. Но для начала – представьтесь.
– Клод Дюваль, дворянин, но, увы, разорившийся. Вынужден служить на торговом судне королевского флота. Я разочаровал вас своей откровенностью?
Вдова уже села в карету, поправила платье и протянула Дювалю руку для поцелуя.
– Отнюдь, сударь. Вы – честны со мной с первой же встречи, что весьма похвально. Я – Луиза Валанс, вдова. Живу на площади Святого Доминика, в доме с мансардой, увитой диким виноградом. Буду весьма рада, если вы посетите меня и отведаете чашку горячего шоколада с круассанами. До встречи, сударь.
Дюваль выпустил её руку, облачённую в надушенную перчатку, у него закружилась голова – несомненно, у него – неплохие перспективы.
Клод пребывал в дивном настроении весь остаток дня, совершенно забыв о том, что собирался купить новый бант для шпаги. Весь вечер он прождал Мари-Жанну в своей комнатушке, но она не пришла.
На следующее утро Дюваль написал записку и прикрепил к своей двери: «Сударыня, я готов позировать для ваших рисунков в любое время дня и ночи». Слово «ночи» было нарочито выделено волнистой чертой, и это был не намёк, а приглашение.
Весь день Дюваль решал, как ему лучше поступить: заняться неопытной модисткой, а потом уже посетить вдову или наоборот – получить удовлетворение с опытной женщиной, а затем, на десерт оставить обучение дебютантки.
Наконец, рассудив цинично, что – «одно другому не помеха» и – «будь, как будет», он направился на площадь Святого Доминика. Но, увы, не застал дома прекрасную вдовушку. На вопрос лакея:
– Что передать госпоже Валанс?
Молодой ловелас ответил:
– Предайте своей госпоже, что приходил господин Дюваль, который страстно желал её видеть.
Лакей несколько смутился.
– Да, именно так и скажите! – воскликнул Дюваль.
– Господи, кто ещё там, в такую-то рань?! – возмутился Дюваль и направился к двери, даже не одевшись, в одном белье.
Прильнув к дверной скважине, Дюваль увидел женское платье, отороченное рюшами, воображение дорисовало всё остальное. Он тотчас накинул халат и распахнул дверь перед ранней гостьей.
Перед ним стояла Мари-Жанна, которая покраснела, словно алая роза, что доставило молодому человеку немалое удовольствие.
– Ах, сударыня, прошу – входите в моё скромное жилище!
Девушка слегка замялась, но, понимая, что отступать некуда – приняла приглашение.
– Благодарю, – скромно ответила прелестница и преступила порог комнаты одинокого мужчины, прекрасно понимая, что может произойти дальше.
– Простите меня, вы так внезапно появились, что я не успел привести себя в порядок, и можно сказать, прямо с постели…
Дюваль посмотрел на модистку, она была несколько скована и даже зажата, но он, как человек, опытный в любовных делах, понял: девушка желала застать его именно в постели.
– Я храню ваш рисунок, – сказал Клод и указал на свой портрет, лежащий на комоде.
– Напрасно, я не достаточно хорошо рисую…
– Отчего же?! – воскликнул Дюваль. – Ведь я узнал вас по автопортрету, хотя он и не может сравниться с прелестным оригиналом.
Дюваль подошёл к девушке. Она явно готовилась к визиту и намеренно надела полупрозрачное батистовое платье с глубоким декольте, перехваченное розовой широкой лентой пол грудью, отчего та казалась ещё соблазнительнее.
Опытный ловелас не торопился, стараясь постепенно распалить девушку, он взял её за руку, та не сопротивлялась.
– Прошу вас, сударыня, присядьте сюда, – указал он на кресло. – Я же устроюсь у ваших дивных ног.
Мари-Жанна улыбнулась.
Дюваль заметил, что девушка сделала ту же причёску, что и на автопортрете, причём держалась она лишь на одной заколке.
Он поднялся, встал за спинкой кресла и вынул заколку из волос юной прелестницы: волосы рассыпались и упали золотым дождём на грудь девушки, плечи, колени.
Мари-Жанна охнула и замерла, ожидая, что же последует дальше. Дюваль вернулся на прежнее место подле её ног.
– Ваши волосы прекрасны, думаю, что царица Елена не могла похвастаться такими локонами.
Девушка снова покраснела. Дюваль же не терял время даром, обняв её ноги, и слегка приподняв платье, поглаживал их.
– Ах, сударь, – залепетала Мари-Жанна.
– Не говорите ничего… Разве я могу вас обидеть?
Дюваль посмотрел на девушку томным взглядом полным любви и желания, переходя от поглаживаний ног прелестницы к более интимным ласкам.
Девушка почувствовала, как Клод целует её колени. Первым порывом было – оттолкнуть его и убежать прочь, но затем ей захотелось, чтобы он не останавливался, продолжая свои ласки.
Дюваль, почувствовав внутреннюю борьбу, происходящую в сознании невинной девушки, и её зарождающееся желание, продолжал идти к цели. Клод целовал всё выше и выше, наконец, ноги Мари- Жанны были полностью обнажены, он раздвинул их и начал ласкать языком то заветное место, куда жаждал ввести свой инструмент любви.
Девушка поддалась охватившему её желанию и, сидя в кресле, развела ноги ещё шире, готовая принять в своё лоно любовника, тот же не спешил входить в неё, считая это поспешным, продолжая ласкать её.
Мари-Жанна чувствовала вожделение, пульсирующее внизу живота, она жаждала, чтобы Клод вошёл в неё, но не знала, как сказать об этом. Её лоно стало влажным, Клод видел, как оно желает принять его, и провёл по нему языком ещё раз, отчего девушка вскрикнула. И это был крик желания.
Теперь настало время: Клод скинул панталоны и, встав на колени перед креслом, вошёл в Мари-Жанну. Она напряглась от удовлетворённого желания, ощутив своим лоном упругую мужскую плоть, пронизывающую её всё глубже и глубже.
Девушка снова вскрикнула, но ужё не от удовольствия, а от боли – она потеряла девственность.
Визиты Мари-Жанны к любовнику стали постоянными, освободившись от обязанностей в магазине, она тотчас прихорашивалась и бежала к нему. Клод с удовольствием предавался любовным играм с юной модисткой, обучая её различным премудростям, возбуждающим у мужчин желание и доставляющим им удовольствие. Девушка оказалась способной ученицей, в ней до поры до времени
