нуждами. И наконец, черт побери, он все еще любим ею!
Судя по всему, что слышал Бронсон, этот Джордж Тейлор был превосходным человеком. Хорош собой, состоятелен, благороден, всеми уважаем, воспитан и чуток. В общем, он заслужил такую жену, как Холли, – ровно настолько, насколько Закери ее не заслуживает. Закери понимал, что является полной противоположностью Джорджу. Все, что он может предложить ей, включая свое сердце, вульгарно и греховно.
«Если бы только» – он ненавидел эти три слова, они снова и снова звучали у него в голове. Если бы только, если бы только…
Потеряв ритм, он резко остановился, отчего Холли налетела на него. Она коротко засмеялась, задохнувшись. – Ах… вы остановились так внезапно, и я…
Пробормотав какое-то извинение, он поддержал ее. На мгновение ее маленькая фигурка оказалась от него в опасной близости. Это ощущение заставило все его чувства обостриться. Он хотел выпустить ее, разжать объятия, но взбунтовавшиеся руки отказались повиноваться. Она дышала быстро и взволнованно, и он чувствовал, как рядом вздымается ее грудь. Мгновение длилось бесконечно. Он ждал, что она положит этому конец, начнет возражать, но она хранила странное молчание. Шелковистые веера ее ресниц поднялись, и он увидел ее изумленный взгляд. Парализованные тем, что неизбежно становилось похожим на объятия, они смотрели друг на друга беспомощно-очарованно.
Наконец Холли отвела глаза, но ее теплое дыхание продолжало ласкать его подбородок. Губы у него стали сухими и горячими, и ему захотелось прижаться ими к ее коже. Он ждал, не шевельнет ли она своей ручкой, лежащей на его плече… не коснется ли его шеи, не намекнет ли хоть как-то, что он ей желанен… но она оставалась неподвижной, не отстраняясь и не поощряя его.
Он прерывисто вздохнул, мускулы его немного расслабились. В глазах его слегка рябило. Интересно, подумал он, представляет ли себе Холли, как он близок к тому, чтобы схватить ее и унести куда-нибудь? Куда угодно. Ему хотелось ощутить ее под собой, познать с ней наслаждение. И больше того – ему хотелось, чтобы она любила его, ласкала, шептала ему на ухо слова любви. Никогда в жизни он не казался себе таким болваном, отчаянно возжелавшим того, что явно ему не полагалось.
И тут же холодный, ясный голос, прозвучавший у него в голове, заметил, что то, чего нельзя получить от Холли, может дать ему другая женщина. В Лондоне сотни дам и девиц одарят его всевозможными ласками в угодном ему количестве. Закери с радостью уцепился за эту мысль, как утопающий за соломинку. Не нужна ему леди Холланд Тейлор. Он найдет кого-нибудь покрасивее, поостроумнее и с такими же ласковыми глазами. Ничего в ней особенного нет, и сегодня же ночью он докажет себе это, и завтра… будет доказывать, сколько потребуется, пока не убедит окончательно.
– Я думаю, на сегодня довольно, – пробормотала Холли, вид у которой все еще оставался несколько ошеломленным. – Вы многому научились, мистер Бронсон. Уверена, что очень скоро вы уже будете вполне прилично танцевать вальс.
Закери поклонился, заставив себя вежливо улыбнуться.
– Благодарю вас, миледи. Значит, увидимся завтра.
– Вы сегодня не ужинаете дома?
Он покачал головой:
– Я собираюсь повидаться вечером с друзьями.
Глаза ее сверкнули, выдав неудовольствие. Он знал, что она не одобряет его склонности к разгулу, и внезапно ощутил жестокую радость. Пусть себе спит каждую ночь в своей одинокой постели, он же будет получать наслаждение там, где найдет его.
Холли медленно вернулась в комнату Розы, где ее дочка и Мод занимались, как всегда по второй половине дня, чтением и играми. Холли с удивлением заметила, что ей очень трудно собраться с мыслями. Она как будто все еще кружилась в объятиях Закери Бронсона, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Более двух часов она была так близко от него, болтала и смеялась, и все это невыносимо взбудоражило ее чувства. Она была встревожена, взволнована, несчастна – но по какой причине? Хорошо, что урок танцев кончился. Был восхитительно страшный момент, когда он прижал ее к себе и Холли подумала, что сейчас он ее поцелует.
И что тогда? Как она на это реагировала бы? Она боялась думать об этом. Бронсон пробуждал в ней нечто глубинное и низменное. Для женщины, воспитанной так, что даже страсть к собственному мужу нужно скрывать, ситуация складывалась угрожающая.
Грубость ее работодателя должна была бы отталкивать, но Холли тянуло к нему. Он обращался с ней не как с хрупкой куколкой или жертвой печальных обстоятельств. Он ее дразнил, шутил над ней и говорил с ней откровенно. Он заставлял ее чувствовать себя живой и полной сил, интересоваться миром, лежащим за пределами привычных представлений. Ее задачей было придать ему утонченности, но, кажется, происходило нечто противоположное: это он изменял ее, и отнюдь не в лучшую сторону.
Холли неуверенно засмеялась и провела рукой по векам, словно желая смахнуть наваждение. Искры вспыхнули у нее перед глазами, и она затаила дыхание.
– Ах, нет, – пробормотала она, узнав признаки, предвещающие мигрень.
Как всегда, боль появлялась без всяких видимых причин. Возможно, если она немного полежит, положив на лоб мокрую холодную салфетку, ее удастся остановить.
Холли поднялась наверх, морщась от нарастающей боли в висках и затылке. Добравшись до их с Розой апартаментов, она услышала голос дочери:
– Нет, это не рысь, Мод! Это очень медленно. Это вовсе не рысь.
Холли заглянула в дверь и увидела, что ее дочь сидит на ковре в окружении игрушек. В руках у Розы была маленькая лошадка, обтянутая кожей, – подарок Бронсона. У лошадки были замечательный хвост, грива из настоящего конскою волоса и блестящие стеклянные глаза. Она везла миниатюрную карету с несколькими куклами. Здесь же, на ковре, Роза соорудила дома из кубиков и книжек.
– Куда же это они едут, милочка? – поинтересовалась Холли. – В парк или в лавку на улицу Риджент?
Роза, улыбаясь, подняла глаза.
– Мама! – воскликнула она, снова переведя взгляд на трусившую рысцой лошадку. – Они едут на завод.
– На завод? – изумленно повторила Холли.
На круглом лице Мод появилась ироническая улыбка.
– Да, миледи. Мистер Бронсон рассказывал Розе о том, как живут рабочие и что они делают на заводах и фабриках, которыми он владеет. Я пыталась объяснить ему, что ребенку незачем знать о таких вещах, но он не обратил на мои слова никакого внимания.
Первой реакцией Холли был гнев. Зачем он рассказывает впечатлительной девочке о нелегкой жизни рабочего класса? С другой стороны, Холли никогда не приходило в голову, что ее дочь растет, не понимая разницы между бедными и богатыми, не зная, почему одни люди живут в прекрасных домах, а другие – на улицах, и к тому же голодают.
– Я полагаю, – нерешительно ответила она, – что это неплохо. Розе следует узнавать хоть что-нибудь о большом мире… о жизни большинства людей, не похожей на ее жизнь…
Она потерла лоб: боль все усиливалась и превратилась уже в непрекращающуюся пульсацию. Впервые она осознала, что Закери Бронсон становится более реальным, более авторитетным человеком для Розы, чем когда-либо смог бы стать Джордж. Бронсон играл с девочкой в прятки, пробовал варенье, которое она «помогала» варить кухарке однажды в дождливый день, построил для нее карточный домик, когда они сидели на полу у огня. Всем этим ее отец никогда не стал бы с ней заниматься.
Бронсон не игнорировал Розу и не считал ее вопросы глупыми. Он обращался с ней точно как со взрослыми, только мягче и порой даже уважительнее. Большинство взрослых смотрят на детей сверху вниз и считают, что на них не распространяются всяческие права и привилегии, пока они не вырастут. Но Бронсон явно привязался к девочке, и Роза, в свою очередь, потихоньку начала привязываться к нему. Это был еще один неожиданный поворот в данной ситуации.
– Ах, миледи! – воскликнула Мод, внимательно глядя на нее. – У вас опять мигрень, да? Вы совсем белая, и вид у вас больной с головы до пят.
– Да. – Холли тяжело оперлась о дверной косяк и жалобно улыбнулась дочери. – Мне так. жаль, Роза. Я
