испорченному аристократу хорошую взбучку, от которой все его тело покрылось бы синяками и кровоподтеками. А Рейвенхилл хотел, чтобы он быстро закончил бой и позволил Уоррингтону удалиться, сохранив остатки гордости. Закери понимал, что последовать этому совету – значит поступить по- джентльменски. И это его страшно раздражало. Он не хотел быть джентльменом, он хотел быть беспощадным и камня на камне не оставить от тщеславия молодого графа.
Уоррингтон бросился на него с удвоенной силой, нанеся три апперкота, которые лишь отбросили голову Закери назад. Тот ответил двумя сильными ударами в ребра и резким хуком левой в голову. Уоррингтон откинулся назад и едва удержался на ногах. Отпрыгивая и сближаясь, они колотили друг друга до тех пор, пока Закери не нанес противнику мощный прямой удар в челюсть. Уоррингтон упал, затем с проклятиями попытался подняться.
Энфильд объявил об окончании раунда, и соперники разошлись по углам.
Бронсон вытер лицо влажным полотенцем. Завтра у него все будет болеть – подбитый Уоррингтоном левый глаз и пострадавший от апперкотов подбородок. Уоррингтон действительно неплохой боксер. Нужно отдать ему должное – в бою он активен и решителен. Но Закери не только превосходит его в силе – он более опытен, и удары его более эффективны.
– Хорошая работа, – спокойно констатировал Рейвенхилл.
Закери захотелось рявкнуть, что он не нуждается в его чертовых одобрениях. Равно, ему не нужны указания, как боксировать по-джентльменски. Но он сдержал свою ярость, подавил ее и загнал куда-то в живот, чтобы она медленно кипела там. В третьем раунде Закери выдержал залп суетливых ударов Уоррингтона, уже начавшего уставать. Уклонившись по крайней мере от половины его выпадов, Бронсон испытал знакомое чувство: теперь он вел бой, в таком положении он мог оставаться часами, боксировать целый день, обходясь без отдыха. Подержать, что ли, графа на ринге, пока он не упадет от усталости? Однако Закери перешел в наступление и провел комбинацию из пяти ударов. Противник упал.
Уоррингтон тряс головой в бесполезной попытке привести ее в порядок. Тернер и Энфильд крикнули ему, чтобы он вставал, но он выплюнул кровь и поднял руки.
– Не могу, – пробормотал он, – не могу.
Даже когда Энфильд подошел, чтобы поднять его и отвести в угол, Уоррингтон отказался.
Хотя Закери предпочел бы отделать его получше, но он был отчасти умиротворен, видя лицо Уоррингтона, покрытое ссадинами и кровоподтеками, и то, как он держится за ребра.
– Матч закончен, – прохрипел поверженный, с трудом разлепляя губы. – Я сдаюсь.
Прошли одна-две минуты, Уоррингтон собрался с силами и посмотрел прямо в глаза Закери.
– Приношу свои извинения леди Холланд, – сказал он, в то время как его приятели громко выражали недовольство и ворчали. – И беру назад все, что сказал о ней. – Он повернулся к Энфильду. – Отрежьте от моего фрака верхнюю пуговицу и отдайте Бронсону.
– Но зачем она ему? – изумился Энфильд.
– Мне наплевать, – коротко отозвался Уоррингтон. – Срежьте эту дурацкую штуковину. – Снова повернувшись к победителю, он протянул руку. – Бронсон, у вас голова как наковальня. Я полагаю, что это делает вас подходящим обществом для всех нас.
Закери был удивлен, заметив в глазах противника проблеск дружелюбия. Он осторожно пожал разбитую в кровь руку графа. Рукопожатие означало, что Уоррингтон признает Закери за равного или по крайней мере обещает мириться с его присутствием в их клубе.
– У вас хороший правый, – ответил Закери грубовато. – Такой же был у меня, когда я выступал на ринге.
Уоррингтон с трудом улыбнулся, к своему удивлению, польщенный похвалой.
Вернувшись в угол, где его ждал Рейвенхилл, Закери вытерся полотенцем и оделся, с трудом застегнув рубашку и оставив жилет незастегнутым.
– Разрешите мне, – предложил его секундант, но Закери раздраженно покачал головой. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались мужчины. Его это раздражало до такой степени, что он даже отказался от услуг камердинера.
Рейвенхилл кивнул и улыбнулся.
– Нрав кроткий, как у кабана, – заметил он своим бесстрастным голосом. – Каким же образом вам удалось склонить леди Холланд согласиться на это?
– Согласиться на что? – переспросил Закери, хотя прекрасно понимал, о чем речь.
– Робкая, нежная леди, которую я знавал три года назад, ни за что не согласилась бы работать у вас. Вы привели бы ее в ужас.
– Возможно, она изменилась, – холодно предположил Закери. – Или, может быть, вы знали ее не так хорошо, как полагали.
Он заметил неприязнь в почти прозрачных серых глазах собеседника, и его охватили противоречивые чувства. Торжество, потому что Холли действительно жила в его доме и ее жизнь была переплетена с его жизнью так, как никогда не была переплетена с жизнью этого знатного аристократа. И ревность, жгучая жалящая ревность, потому что этот человек знал Холли до того, как ее узнал Закери, и гораздо дольше. К тому же Холли с Рейвенхиллом, очевидно, одинаково скроены – оба люди образованные и с хорошей родословной.
В последний раз отерев разбитое лицо полотенцем, Закери слегка улыбнулся этому красавцу аристократу.
– Примите мою благодарность, Рейвенхилл. С удовольствием возьму вас в секунданты, когда понадобится. – Они оценивающе посмотрели друг на друга – не враждебно, но и не сказать, чтобы приветливо. Конечно, Рейвенхиллу не нравится то, что случилось с Холли. Его милость оскорбляла одна только мысль о том, что жена его покойного друга нанялась к грубияну плебею. Плохо ваше дело, зло подумал Закери, чувствуя, как все собственнические инстинкты поднимаются со дна его души. Теперь она его, и ни Рейвенхилл, ни кто другой не сможет ничего с этим поделать, черт побери!
Прошли почти сутки после начала мигрени, и Холли наконец почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы встать с постели. Она ощущала слабость и легкое головокружение, как всегда бывало после таких приступов. Вечер только начался, в это время Бронсоны обычно собирались в, гостиной и ждали, когда подадут ужин.
– Где Роза? – был первый вопрос Холли, когда Мод помогла ей сесть.
– Внизу с хозяином, его матерью и сестрой, – ответила Мод, подсовывая ей под спину подушку. – Пока вы спали, все они с ней нянчились, играли, кормили сладостями. Мистер Бронсон отказался от сегодняшней поездки в город и все утро катал ее по выгону на маленьком буром пони.
– Ах, ну к чему это! – всполошилась Холли. – Зачем же он пренебрег своими делами? Вовсе это не его забота – развлекать моего ребенка.
– Он настоял на этом, миледи. Мне тоже показалось это неудобным, и я попробовала сказать ему, что в этом нет нужды. Но ведь вы знаете, каким бывает хозяин, когда он что-то заберет в голову.
– Да. – Холли вздохнула и схватилась рукой за свой многострадальный лоб. – Ах, сколько забот я всем доставила…
– Ну-ну, миледи, не волнуйтесь, не то у вас снова начнется мигрень, – успокоила ее Мод. – Бронсоны очень рады, кажется, и Розе понравилось все это баловство и потакание. Послать за чем-нибудь съестным, миледи?
– Благодарю вас, но я, пожалуй, сойду вниз и поужинаю вместе со всеми. Я и так слишком долго провалялась в постели. К тому же мне нужно повидать Розу.
Холли приняла ванну и оделась с помощью горничной в мягкое платье из коричневого рубчатого шелка, отделанное маленьким кружевным воротничком. Поскольку после приступа мигрени к голове все еще страшно было прикоснуться, они с Мод уложили в кольцо ее длинные волосы и прикололи их на затылке двумя шпильками. Посмотревшись в зеркало, стоящее на туалетном столике, и оставшись не очень довольной увиденным, Холли тихонько пошла в гостиную.
Мод оказалась права: все Бронсоны были там. Хозяин дома сидел на ковре рядом с Розой, и оба сосредоточенно пытались составить головоломку из целой груды разрисованных деревянных кубиков. Элизабет что-то читала вслух. Пола, сидя в углу длинного дивана, с довольным видом пришивала оторвавшуюся оборку к Розиному белому передничку. Когда Холли вошла в комнату, все одновременно
