сосредотачивались в таких местах, которые усиливали её возбуждение, так что осознание близости Марка становилось невыносимым. Она хотела его, прямо сейчас, нуждалась в нём до тошноты, до головокружения.
Где-то на краешке сознания Мэгги едва уловимо мелькнуло удивление, что её голос прозвучал ровно, когда она спросила:
— Где твоя спальня?
И испытала удовлетворение, увидев, как расширяются его глаза, и как из них исчезают искорки веселья.
Марк повёл Мэгги вверх по лестнице, время от времени поглядывая на неё, как если бы хотел убедиться, что она всё ещё рядом с ним. Они вошли в комнату, чистую и скромно обставленную, со стенами, окрашенными в нейтральный цвет, неразличимый при тусклом декабрьском свете дня.
Не дожидаясь, пока её покинет смелость, Мэгги выступила из туфель, сняла свитер и джинсы. Она стояла в нижнем белье, и прохладный воздух спальни вызывал у неё дрожь. Марк приблизился к ней, и, подняв голову, она увидела, что он сбросил свои свитер и футболку, обнажив верхнюю часть, мускулистого и такого красивого тела. Двигался он тихо и осторожно, стараясь не напугать её. Мэгги почти ощущала его настойчивый взгляд, как он скользит по ней, в конце концов останавливаясь на лице.
— Какая ты красивая, — прошептал Марк, позволяя одной руке ласкать её плечо. Кажется, ему потребовалась целая вечность, чтобы окончательно раздеть её, целуя каждый дюйм кожи, освобождаемой от одежды.
Кончилось тем, что она обнажённой лежала на кровати и слепо тянулась к нему. Марк снял джинсы и прижал Мэгги к себе, его кожа пылала под её любопытными ладонями. Он поцеловал её. Его губы, сначала бережно изучающие, стали затем требовательными, и она открылась ему, соглашаясь на всё.
В ней расцвели новые ощущения, наслаждение почти необоримым жаром нахлынуло, вызванное ласками его умелых губ, нежными прикосновениями его любящих рук.
Удерживая над ней на весу тяжесть своего тела, Марк пригладил Мэгги волосы, убирая их со вспотевшего лица.
— Неужели ты действительно думала, что могло быть как-то иначе? — нежно спросил он.
Мэгги вглядывалась в него, потрясённая до глубины души. Между ними могла быть только любовь и только навсегда. Истина была здесь, в сердцах, бьющихся в одном ритме в потрясении от того, что их желания резонировали, взаимно усиливая друг друга. Мэгги больше не могла отрицать очевидного.
— Люби меня, — прошептала она, нуждаясь в нём, страстно желая наконец обладать им.
— Всегда, Мэгги, люблю…
Он вошёл в неё — горячее давление, заполняющее её в неотвратимом скольжении. Он так силён, в ней, над ней. Волны наслаждения вздымаются всё выше, слегка откатываются, и снова вперёд, выше, пока у неё не вырвался восторженный крик. Её руки ощупывали спину Марка, скользкие от пота мышцы тяжело бугрились под её ладонями. Он последовал за ней, найдя собственное освобождение в сладкой гавани её крепких объятий.
А потом они лежали вместе в звенящей тишине, и их тела тесно прижимались друг к другу.
Ещё много вопросов будет задано, и много ответов придётся найти. Но сейчас все они могли подождать, пока же Мэгги лежала, погрузившись в ощущение новизны чувств и раздумья о возможности нового будущего. И надежды.
Глава 14
Кое-каким свёрткам с подарками пришлось подвинуться, пока Алекс с Сэмом устанавливали электрическую железную дорогу вокруг рождественского дерева[55]. Ликующая Холли в красной фланелевой пижаме, восторженно вопя, устроила беготню, внося свою лепту в железнодорожную суету. Рэнфилд подполз поближе и с подозрением на всё посматривал.
Существовала договорённость, что Холли откроет один подарок в канун Рождества, а остальные только утром. Естественно она выбрала самую большую коробку, в которой оказалась разобранная железная дорога. В другой коробке, всё ещё аккуратно завёрнутой, был спрятан домик феи, который начала делать для неё Мэгги, вместе с красками, пакетом с сухими мхом и цветами, флаконом клея с блёстками и другими материалами, чтобы самой разукрасить домик.
Марк сел на диван рядом с Мэгги, приводившей в порядок кипу рождественских книжек, которые они только что читали вслух.
— Уже поздно, — пробормотала Мэгги. — Мне скоро пора уходить.
У неё забегали приятные мурашки, когда он наклонился и тихо сказал ей на ухо:
— Останься сегодня со мной на ночь.
Мэгги заулыбалась.
— Я думала, ещё действует правило «никаких ночёвок», — прошептала она.
— Да, но налицо исключение. Гостья может переночевать, если ты собираешься жениться на ней.
Она предостерегающе взглянула на него:
— Ты снова давишь, Нолан.
— Ты так думаешь? Тогда, видимо, тебе не понравится подарок, который я преподнесу тебе завтра утром.
Её сердце пропустило удар.
— О, Боже, — она закрыла лицо руками. — Пусть это не окажется тем, что я думаю.
Мэгги посмотрела на него сквозь пальцы.
Марк улыбался.
— У меня есть причина надеяться. Недавно тебе трудно было сказать мне «нет».
Что в той или иной степени соответствовало действительности. Мэгги опустила руки и внимательно посмотрела на Марка, на этого симпатичного, невероятно сексуального мужчину, изменившего всю её жизнь за такое короткое время. Она ощутила такой сильный прилив счастья, что чуть не задохнулась.
— Только потому, что люблю тебя, — призналась она.
Он потянулся к ней, наклонив голову. Губы его были твёрдые и тёплые.
— Фу, — услышала Мэгги, как воскликнула, хихикая, Холли. — Они снова целуются.
— Нам остаётся одно, — сказал ей Сэм. — Мы пойдём наверх, чтобы их не видеть.
— Мне пора спать?
— Тебе уже полчаса, как пора быть в постели.
Глаза Холли распахнулись:
— Скоро придёт Санта. Мы должны выставить печенье и молоко.
— И не забудьте морковки для оленя, — напомнила Мэгги, отрываясь от Марка и отправляясь на кухню с Холли.
— Как ты думаешь, Рэнфилд может испугать Санту? — спросила Холли, голосок её слышался и в гостиной.
— После всех собак, с которыми встречается Санта? Ни за что…
Вставая и потягиваясь, Алекс произнёс:
— Я пошёл. Мне тоже спать пора.
— Ты придёшь завтра утром? — спросил Сэм.
— Мэгги готовит завтрак?
— По крайней мере, он под её надзором.
— Тогда я буду.
Алекс прошёл к двери, там задержался и обернулся к ним.
