из-за него я потеряла дом и работу. И несколькими тряпками этого все равно не возместишь'.
После того как он оплатил все покупки, Розали не покидало неприятное чувство, будто теперь она стала чем-то вроде собственности Рэнда.
Он первым начал разговор;
– Итак, сегодня у тебя был удачный день.
Розали кивнула.
– Я вижу, ты отрезала волосы, – заметил он с явным неудовольствием в голосе.
Наконец-то он соизволил обратить внимание на ее внешность!
– Только спереди, – небрежно ответила Розали – Больше не предпринимай ничего, не посоветовавшись со мной!
– Я вам не горничная, лорд Беркли, и не ваша собственность, и мне не нужны ваши приказы.
– Не нужны мои приказы, нужны только мои деньги, так?
– Но вы же сами предложили купить мне одежду!
– Да, одежду, черт возьми, но я не предлагал тебе стричь твои проклятые волосы!
– В конце концов это мое дело. А их все равно теперь не вернешь. И почему это так вас беспокоит…
– Мне наплевать, – резко перебил он, пытаясь взять себя в руки.
Они замолчали, слушая стук копыт и громыхание колес по неровной дороге. Неожиданно Рэнд сказал:
– Мы не сможем так жить, это ясно. Мы кончим тем, что убьем друг друга.
– Да, я вижу, наши разногласия совершенно непримиримы, – сказала Розали, с удивлением думая, как они будут жить бок о бок все это время.
Вдруг мрачная задумчивость Рэнда сменилась неожиданным весельем.
– Если уж Англия с Францией смогли помириться, то мы с вами – и подавно!
– Что вы предлагаете? – осторожно спросила Розали.
– Для начала перемирие.
Розали в волнении поглаживала блестящую ткань нового платья.
Значит, перемирие, то есть прекращение вражды. Но как она может согласиться на это, если все еще чувствует враждебность по отношению к нему? Нельзя изменить это так быстро. Временами ей достаточно было лишь взглянуть на него, чтобы чувство беспомощности и отвращения охватило ее, как в то злосчастное утро. Мысль о том, что, сколько бы еще мужчин ни появилось в ее жизни, он навсегда останется первым, приводила ее в отчаяние. Она никогда не забудет этот день, ярко освещенную комнату на Беркли-сквер и все, что случилось там. Уже одного этого было достаточно, чтобы презирать и ненавидеть его.
Может быть, теперь он и разглядел в ней личность, но еще совсем недавно она была лишь неким предметом, который он использовал для своего наслаждения.
– Бесполезно даже пытаться, – тихо сказала Розали, глядя на мелькающий мимо ряд домов. – Я бы и хотела простить, но не могу, – как бы извиняясь добавила она.
Рэнд молча кивнул. Лицо его было непроницаемым, губы крепко сжаты. Эта девица, вероятно, не понимала одной простой вещи – подобный поворот событий стал возможен только благодаря его природной совестливости, ведь он может бросить ее на первом же углу и больше не вспоминать об этом.
Вновь наступило молчание. Рэнд недоумевал: как она могла отказаться от его предложения? Он был обижен, как если бы он протянул руку, чтобы погладить пушистого котенка, а тот вместо благодарности бросился и оцарапал его.
Хотя подсознательно он все-таки уважал Розали за то, что та не стала разыгрывать из себя ни святую, ни мученицу, неискренне произнося слова прощения.
В тот день им так и не удалось помириться.
Незаметно пролетела неделя. Несмотря на краткие ссоры, долгое молчание после них и осторожные разговоры, Розали знала, что эти дни останутся в ее памяти как идиллически счастливые.
Она чувствовала себя во Франции как рыба в воде. Ей нравилась живая французская речь, чистое звучание которой напоминало ей об Эмилии.
Рэнд с головой ушел в дела. Целыми днями он пропадал на пристани, но, кроме проблем с пароходной компанией, много еще было вопросов с другой недвижимостью Беркли. И Розали, к ее радости, была предоставлена самой себе в уютном тихом пристанище маленькой гостиницы.
Никогда прежде она не имела столько свободного времени и возможности делать все, что хочется.
Она занималась музыкой, читала романы Джейн Остин, сидя в уютном кресле, бродила по саду, срывая теплые душистые листья мяты, или в общей гостиной болтала с другими гостями, среди которых были две молодые американки, путешествовавшие с родителями по Европе.
С Рэндом Розали виделась только за завтраком и ободом, когда все постояльцы гостиницы собирались вместе.
Обеды проходили в особом зале и были весьма обильными. После горячего блюда скатерть непременно меняли, и на столе появлялись графины с красным вином, портвейном и хересом и фрукты на десерт.
Розали не осмеливалась спросить Рэнда, почему он почти не пьет вина, хотя подобная сдержанность казалась ей довольно странной.
Дни проходили за днями, и постепенно отменная пища, свежий воздух, солнце, лень и свобода сделали свое дело – бледная кожа Розали приобрела здоровый цвет, а на щеках появился румянец.
Рэнд ничего не говорил о происшедшей в ней перемене, но временами смотрел в ее сторону со смешанным чувством желания и досады.
И хотя Розали продолжала твердить, что ненавидит его, он все-таки возбуждал в ней постоянное любопытство. Ругался ли он, принимал ли участие в азартной игре, или собирался уйти с головой в очередную авантюру, Розали легко могла определить настроение Рэнда по выражению его глаз, начинавших светиться каким-то внутренним огнем.
Казалось, ему нравится поступать безрассудно, совершая что-нибудь такое, чего никто из Беркли никогда бы не одобрил.
Чем дольше длилось их знакомство, тем чаще Розали спрашивала себя: почему он спас ее тогда, во время пожара в 'Ковент-Гардене'? Ведь, несмотря на то что иногда Рэнд был очень добр, в целом он не походил на альтруиста, а временами впадал в такое раздражение и злобу, что это не могло не пугать Розали.
Однажды Рэнд вернулся очень поздно. Весь день он вел переговоры с партнерами, решив принять участие во французской торговле шерстью, а также вложить деньги в многообещающее производство шелка. Сейчас, когда Наполеон доживал свои дни на острове Святой Елены, промышленность, безусловно, расцветала. Ставки делались в основном на потребности и прихоти высшей знати, Рэнд устало вошел в комнату и увидел Розали, сидящую в ванне, до краев наполненной водой. Свечи в высоких канделябрах освещали ее лицо, нежные тени лежали на скулах и мочках ушей. Душистый пар поднимался вокруг.
При виде Рэнда Розали удивленно подняла брови. В такие часы он обычно не выходил из своей спальни.
– Я полагала, это горничная, – растерянно проговорила она.
'Какая же я глупая, – думала Розали. – Не все ли равно, ведь он уже видел меня обнаженной'.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Рэнд стоял не шевелясь и не спуская с нее глаз, горло его мгновенно пересохло. Наконец, сделав над собой усилие, он отвел взгляд и сказал:
– Я думал, что освобожусь сегодня гораздо раньше, но…
– Много успели сделать? – Розали старалась, чтобы голос ее звучал обыденно.
– Я.., да.
– Ну, хорошо, я скоро закончу, – сказала она, и Рэнд отступил назад, к массивной двери.
Сердце его бешено колотилось, и каждой клеткой он чувствовал, что она здесь, рядом, и достаточно ему сделать всего два шага…
– Не стоит торопиться, – хрипло сказал он, с удивлением обнаружив, что смог спокойно произнести эту
