Мисс Маркс покраснела:
– Я покрашу их снова, как только смогу.
– А может, не надо? – озабоченно спросила Поппи. – Они такие красивые!
С дивана отозвалась Амелия:
– Я бы на некоторое время посоветовала воздержаться от химии, Кэтрин. Возможно, волосы у вас стали чересчур хрупкими.
– Наверное, вы правы, – нахмурилась мисс Маркс и задумчиво пропустила между пальцами светлые блестящие пряди.
Поппи смотрела на них обеих в изумлении: раньше она никогда не слышала, чтобы Амелия обращалась к компаньонке по имени.
– Можно, я посижу с вами? – тихо спросила мисс Маркс. – Мне очень хочется узнать, что произошло со дня свадьбы. И... – она на несколько секунд нервно замолчала, – Мне надо сказать вам кое-что, думаю, это имеет отношение к делу.
– Конечно, – сказала Поппи. Она бросила быстрый взгляд на Амелию и поняла, что та уже знает, о чем собирается рассказать мисс Маркс.
И они сели рядом – сестры на диван, а Кэтрин Маркс – в кресло неподалеку.
Длинная, тонкая тень прошмыгнула в дверной проем и замерла. Доджер заметил Поппи, несколько раз радостно подпрыгнул и помчался к ней.
– Доджер! – воскликнула Поппи, почти радуясь встрече. Он запрыгнул к ней на колени, оглядел темными глазами и довольно запищал, когда она начала его гладить. Но через несколько секунд он соскочил обратно на пол и направился к мисс Маркс.
Компаньонка сурово смотрела на зверька:
– Не приближайся, ты, мерзкий проныра!
Ни капли не смущенный, он остановился у ее ног и медленно перевернулся, демонстрируя животик. Хатауэев это всегда забавляло: Доджер обожал мисс Маркс, а та его терпеть не могла.
– Пошел прочь! – скомандовала она, но ослепленное любовью животное продолжило попытки ее очаровать.
Кэтрин вздохнула, наклонилась и сняла ботинок – крепко сшитый из черной кожи и доходивший до самых лодыжек.
– Больше его никак не угомонишь, – сурово заметила она.
Хорек тут же замолчал и засунул в ботинок голову.
Амелия подавила улыбку и обернулась к Поппи.
– Ты поссорилась с Гарри? – мягко спросила она.
– На самом деле, нет. То есть, все началось именно как ссора, но... – Поппи почувствовала, что краснеет. – С самого дня свадьбы мы только ходили кругами друг против друга. А прошлым вечером, казалось... мы наконец... – слова, похоже, застревали у нее в горле, и ей приходилось выталкивать их силой. – Я так боюсь, что это всегда будет именно так... это бодание друг с другом... Думаю, я ему небезразлична, но он не хочет, чтобы я испытывала к нему хоть какие-то чувства. Будто он и хочет моей привязанности, и боится ее. Это ставит меня в совершенно невозможное положение... – она издала дрожащий, печальный смешок и беспомощно посмотрела на сестру, будто желая спросить: 'Ну, и что мне делать с этим мужчиной?'.
Вместо ответа Амелия повернулась к мисс Маркс.
Компаньонка явно была смущена и растеряна, хоть и старалась это скрыть за внешней невозмутимостью.
– Поппи, возможно, я смогу пролить свет на ситуацию. То есть, на то, что сделало Гарри таким недоступным.
Ошеломленная легкостью, с которой Кэтрин произнесла имя Гарри, Поппи уставилась на нее, не моргая.
– Вы знаете моего мужа, мисс Маркс?
– Пожалуйста, зови меня Кэтрин. Мне очень хочется, чтобы вы считали меня своим другом.
Светловолосая женщина напряженно вздохнула:
– Я знала его раньше.
– Что?! – слабо переспросила Поппи.
– Я должна была сказать вам. Мне очень жаль. Мне нелегко об этом говорить.
Поппи изумленно молчала. Нечасто люди, которых она так давно знала, открывались ей с новой, удивительной стороны. Мисс Маркс и Гарри как-то связаны? Это ужасно нервирует, особенно принимая во внимание, что оба об этом молчали. Вдруг ей в голову пришла мысль, от которой она похолодела:
– О, Господи! Вы с Гарри что, были...
– Нет! Ничего подобного. Но это очень запутанная история, и я не очень понимаю, как... Знаете, давайте я сначала расскажу вам, что я знаю о Гарри.
Поппи завороженно кивнула.
– Отец Гарри, Артур Ратледж, был чрезвычайно амбициозен, – начала Кэтрин. Он построил отель в городе Буффало, в штате Нью-Йорк, как раз тогда, когда там начал развиваться порт. И достиг некоторого успеха, хоть он и был отвратительным управляющим – гордым, упрямым и авторитарным. Артур женился, когда ему было уже под сорок. Выбрал местную красавицу, Николетт, известную веселостью и обаянием. Она была моложе его более, чем вдвое, у них не было почти ничего общего. Не знаю, может, Николетт вышла за него только из за денег, а может, они поначалу испытывали друг к другу симпатию. К сожалению, Гарри родился через весьма недолгое время после свадьбы. Это породило множество толков о том, является ли на самом деле Артур его отцом. Думаю, слухи способствовали отчуждению супругов. Короче, независимо от причин, брак был крайне неудачным. После рождения Гарри Николетт вела себя довольно нескромно, и, наконец, убежала в Англию с одним из любовников. Гарри в то время было четыре года.
Выражение лица компаньонки стало задумчивым. Кэтрин настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как хорек взобрался к ней на колени.
– Родители Гарри и до этого его не слишком замечали. А после побега Николетт, отец его просто игнорировал. Хуже, чем игнорировал, подверг намеренной изоляции. Артур поместил его в некую невидимую тюрьму. Работникам отеля было приказано общаться с мальчиком как можно меньше. Его часто запирали в комнате одного. Даже когда он брал на кухне еду, повара боялись с ним говорить, опасаясь наказания. Артур следил, чтобы Гарри кормили, одевали и учили. Никто не мог сказать, что с ним обращаются жестоко, понимаете, его не били, он не голодал. Но ведь сломить дух человека можно не только физическими наказаниями.
– Но почему? – с трудом спросила Поппи, пытаясь постигнуть, как это можно растить ребенка так жестоко. Отец что, так горел жаждой мести, что наказывал ребенка за грехи матери?
– Гарри напоминал ему о перенесенных унижениях и разочарованиях. И, возможно, даже не был его сыном.
– Это не извинение, – взорвалась Поппи. – Хотела бы я... ох... но кто-то ведь должен был ему помочь.
– Многим служащим отеля было очень стыдно за то, как обращаются с Гарри. Особенно это касалось экономки. Однажды она заметила, что вот уже два дня не видела мальчика и отправилась его искать. Оказалось, что его заперли в комнате без еды... Артур был так занят, что забыл его выпустить. Гарри тогда было всего пять лет.
– Никто не слышал, как он плачет? Он разве не стучал? – неуверенно спросила Поппи.
Кэтрин посмотрела на хорька и начала нервно поглаживать его шерстку.
– Главным правилом отеля было никогда не мешать гостям. Это вбивалось в него с рождения. И он тихонько ждал, надеясь, что кто-нибудь вспомнит о нем и придет.
– О, нет! – прошептала Поппи.
– Экономка была в таком ужасе, – продолжала Кэтрин, – что ей удалось разузнать, куда сбежала Николетт, и она писала той письма, обрисовывая ситуацию и надеясь, что она сможет послать за мальчиком. Что угодно, даже жизнь с такой матерью, как Николетт, была бы лучше, чем ужасная изоляция, которой подвергался Гарри.
