Я так хочу!

их к оконному свету. И только когда он остался доволен их абсолютной чистотой, Эндрю вернул очки на ее нос.

– Я и так прекрасно все видела, – сказала она.

– На середине правой линзы был отпечаток пальца.

– С этого момента я буду очень признательна, если вы просто скажете мне о пятне вместо того, чтобы срывать с меня очки! – Каролина знала, что ведет себя неблагодарно и слишком резко. Часть ее разума пришла в ужас от ее собственных дурных манер. Однако она подозревала, что если не будет придерживаться по отношению к нему стратегии враждебности, то, возможно, совершит нечто ужасно неловкое – например, прижмется к его статному, крепкому телу и поцелует его. Он был слишком большим, слишком раздражающим и слишком волнующим. От одного его вида по ее телу разливалось непонятное тепло.

Она не понимала себя. Ей всегда казалось, что для того, чтобы испытывать такое головокружительное влечение к мужчине, он должен сначала понравиться ей. Но очевидно, ее тело не считалось с чувствами, потому что независимо от того, нравился он ей или нет, она испытывала к нему влечение. Ей хотелось почувствовать на своей коже его большие теплые руки, его губы на шее и груди…

Она вся покрылась пылающим румянцем – от линии волос до корсажа. И она знала, что его внимательный взгляд не оставил это незамеченным.

К счастью, он ничего не сказал по этому поводу, но ответил на ее предыдущее замечание:

– Прекрасно. Какое мне дело до того, что вы можете врезаться в стену или оступиться на мостовой из-за того, что не видите сквозь свои чертовы очки?

Это была самая странная поездка в карете на памяти Эндрю. Три часа подряд он терпел осуждающие взгляды Кейда – парень вел себя с ним, как с подлым предателем. И это несмотря на то, что Эндрю собирался в ближайшем будущем оплатить все его долги. Еще с ними ехала мать Кейда, Фанни. Она, несомненно, была одной из самых пустоголовых матрон, которых он когда-либо встречал. Она болтала, произнося бесконечные монологи, и казалось, что ей совершенно не требовался ответ собеседника – разве что бормотание или кивок время от времени. Всякий раз, когда Эндрю на свою беду отвечал на одно из ее замечаний, за этим следовал очередной поток бессмысленной болтовни. А напротив него сидела Каролина, тихая и внешне спокойная. Она сосредоточенно рассматривала бесконечно меняющийся за окном вид.

Эндрю не сводил с нее глаз. А она, по-видимому, совершенно забыла о его существовании. На ней было синее платье и белая, застегнутая до самого верха пелерина. Вырез платья был скромным, и в нем не было даже намека на ложбинку между грудей – для этого у нее была недостаточно большая грудь. Однако его невероятно возбуждал тот небольшой участок кожи, который был на виду, – изысканная впадинка у основания шеи и гладкая как фарфор кожа над грудью. Каролина была почти как кукла миниатюрной, и все же он был ею очарован до такой степени, что возбудился несмотря на присутствие ее брата и матери.

– На что вы смотрите? – спросил он немного погодя, раздраженный тем, что она упорно отказывалась смотреть в его сторону. – Находите образы коров и изгородей очень интересными, да?

– Мне приходится любоваться видами, – не отводя взгляда от пейзажа, ответила Каролина, – потому что как только я пытаюсь сосредоточиться на чем-то внутри кареты, меня начинает тошнить, особенно если дорога неровная. Это у меня с детства.

Фанни бесцеремонно вмешалась:

– Каролина, ты должна это перебороть. Должно быть, такому утонченному джентльмену, как лорд Дрейк, очень неприятно видеть, как ты сидишь, уставившись в окно, вместо того, чтобы участвовать в нашей беседе.

Эндрю ухмыльнулся, когда его назвали «утонченным джентльменом».

Затем заговорил Кейд:

– Она не изменится, мама. Осмелюсь предположить, что Дрейк предпочтет, чтобы Каро смотрела на пейзаж вместо того, чтобы смотреть, как ее тошнит на его туфли.

– Кейд, как вульгарно! – воскликнула Фанни, неодобрительно посмотрев на него. – Немедленно извинись перед лордом Дрейком.

– Не нужно, – поспешно сказал Эндрю.

Фанни широко улыбнулась ему:

– Как великодушно с вашей стороны, милорд, смотреть сквозь пальцы на плохие манеры моего сына. Что касается прискорбного состояния моей дочери, то я вполне уверена, что этот недостаток не передается по наследству.

– Это, конечно, замечательно, – любезно сказал Эндрю. – Но я, пожалуй, даже наслаждаюсь очаровательной привычкой мисс Хагривз, потому что это дает мне возможность любоваться ее красивым профилем.

Услышав комплимент, Каролина быстро взглянула на него, закатила глаза и вновь уставилась в окно. Но он увидел, как губы Каролины слегка изогнулись, тем самым выдавая, что ее позабавила эта лесть.

Наконец они приехали в поместье Скоттов, основной достопримечательностью которого был особняк, считавшийся одним из самых красивых домов в Англии. Большой каменный дом окружали обширные прекрасные лужайки и сады, а позади находилась дубовая роща. Поверх восьми колонн, украшавших фасад, располагались большие сверкающие окна, и от этого казалось, что в фасаде здания больше стекла, чем камня. Казалось, что в таком месте могут жить только особы королевской крови, поэтому жилье вполне подходило семье Логана Скотта. Он был в каком-то смысле королем, по крайней мере, лондонской сцены.

Каролине посчастливилось увидеть игру Скотта в постановке Столичного театра. Как и все остальные зрители, она считала, что от таланта и харизмы Скотта захватывает дух. Многие говорили, что его исполнение Гамлета превосходило даже игру легендарного Дэвида Гаррика[4] и когда-нибудь люди будут читать о Скотте в книгах по истории.

– Как интересно, что такой человек, как мистер Скотт, – ваш сводный брат, – пробормотала Каролина, рассматривая поместье, пока Эндрю помогал ей выйти из экипажа. – Вы похожи?

– Ни капельки, – сказал Эндрю, его лицо ничего не выражало. – Логану чертовски мало повезло при рождении, и он достиг вершин в своей профессии, не имея ничего, кроме таланта и целеустремленности. А у меня были все преимущества, но я ничего не достиг.

Они тихо перешептывались, слишком тихо, чтобы их могли услышать Кейд или Фанни.

– Вы завидуете ему? – не могла не спросить Каролина.

На лице Эндрю на мгновение проступило удивление. Было понятно, что мало кто говорил с ним так открыто.

– Нет, да и с чего бы? Логан заработалвсе, что имеет. Он многое от меня вытерпел. И даже простил за то, что я пытался его убить.

– Что? – Каролина слегка запнулась и остановилась, чтобы удивленно на него посмотреть. – Вы шутите, правда?

По его мрачному лицу скользнула усмешка:

– Я бы не довел дело до конца. Но в тот момент я был в стельку пьян, так как узнал, что он знал о нашем родстве, но ничего не сказал мне. Поэтому я, размахивая пистолетом, припер его к стене в его театре.

– Боже мой. – Каролина изумленно уставилась на него. – Вы вели себя как сумасшедший.

– Нет, разума я не потерял, просто был пьян. – В его синих глазах отразилось веселье. – Не переживайте, дорогая. Я планирую некоторое время оставаться трезвым. Но даже если и напьюсь, для вас я буду не опасен.

От слова «дорогая», произнесенного таким низким, глубоким голосом, внутри у нее все перевернулось. Каролина хотела отчитать его за фамильярность, но потом поняла, что конечная цель их пребывания здесь заключалась именно в создании впечатления, что они действительно небезразличны друг другу.

Они вошли в большой двухэтажный холл, обшитый темными деревянными панелями и украшенный дорогими гобеленами[5], где их встретила жена мистера Скотта , Мадлен. Молодая женщина была совершенно очаровательна. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны на затылке. Карие глаза засияли, когда она со свойственной молодости порывистостью поздоровалась с Эндрю.