прежде.
Лео улыбнулся и уперся в её голову лбом:
— О пастухе и овечке?
— Нет … о том, что случается, когда непреклонная сила встречает неподвижный объект.
Из его горла вырвался смех:
— Ну так ответь мне, любимая.
— Непреклонная сила исчезает. Неподвижный объект начинает двигаться.
— Ммм. Мне нравится, — он нежно провел по ней губами.
— Милорд, пожалуй, мне уже не удастся проснуться прежней Кэтрин Маркс. Я хочу стать твоей женой, как можно скорее.
— Завтра утром?
Кэтрин кивнула.
— Хотя… Я буду скучать по тому, как ты меня называл «Маркс». Пожалуй, мне это очень было по душе.
— Время от времени я всё ещё буду звать тебя «Маркс». В моменты самой пылкой страсти. Давай попробуем.
Его голос упал до обольстительного шёпота:
— Поцелуй меня, Маркс…
И она, улыбнувшись, подставила ему губы.
Эпилог
Плач новорождённого разорвал тишину.
Лео вздрогнул и поднял голову. Выставленный из спальни, где рожала Кэтрин, он с остальным семейством ожидал в гостиной. С Кэтрин и врачом осталась Амелия, время от времени выходившая, чтобы коротко сообщить Уин или Беатрис, как обстоят дела. Кэм и Меррипен относились к происходящему с раздражающей уверенностью бывалых людей, у обоих жёны благополучно пережили роды.
Семья Хатауэй являла миру удивительную плодовитость. В марте Уин разрешилась здоровеньким мальчиком Джейсоном Коулом, уменьшительно Джейдо. Два месяца спустя и Поппи родила рыженькую девчушку Элизабет Грейс, в которой души не чаяли Гарри вкупе со всем штатом отеля «Ратледж».
А сейчас наступила очередь Кэтрин. И если для других людей роды были совершенно заурядным событием, то для Лео это был самый действующий на нервы опыт, через который ему когда-либо приходилось пройти. Вид жены, страдающей от боли был просто невыносим, и ничего с этим нельзя было поделать. И неважно, как часто его заверяли, что роды проходят великолепно… бесконечные часы родовых схваток совсем не казались Лео превосходными.
Спустя восемь часов погружённый в мрачные раздумья, тихий и безутешный, Лео всё также ожидал в гостиной, опустив голову на руки. Он переживал за Кэтрин и с трудом мог вынести, что сидит тут в отдалении от неё. Как и предвещал, Лео любил Кэтрин до безумия. И как однажды заявила Кэтрин, она из него верёвки вила. Супруги были разными во многих отношениях, но каким-то образом именно из-за этого так точно подходили друг другу.
И результатом оказался удивительно гармоничный брак. Они устраивали яростные забавные ссоры и вели долгие задушевные разговоры. А когда оставались одни, то часто общались на языке кратких слов и жестов, которые вряд ли мог распознать кто-то другой. Из них вышла весьма земная пара, страстная и нежно любящая. Они вечно шутили друг с другом. Но настоящим сюрпризом их брака явилась та доброта, которую они выказывали друг другу… они, которые так ожесточённо когда-то сражались.
Лео никогда бы не подумал, что женщина, выявляющая прежде в нём самое худшее, будет находить в нём всё самое лучшее. И никогда не мечтал, что его любовь к Кэтрин окажется столь глубокой, что не будет никакой надежды держать это чувство в узде или как-то его сдерживать. Перед лицом любви столь безбрежной мужчина мог только капитулировать.
Если что-то случится с Кэтрин… Если только роды пойдут не так…
Лео медленно поднялся, сжав кулаки, когда в гостиную вошла с завёрнутым в пелёнки младенцем Амелия. Она задержалась в дверях, подождав, пока всё семейство с тихими возгласами не собралось вокруг неё.
— Прекрасная маленькая девочка, — объявила она, сияя. — Врач заявил, что цвет у неё совершенный, а легкие просто могучие.
И понесла малышку брату.
Лео боялся пошевелиться. Ребёнка он не взял, только пристально посмотрел на Амелию и хриплым голосом спросил:
— Как Маркс?
Та сразу поняла. Тон у Амелии смягчился, когда она ответила:
— Просто прекрасно. С ней всё хорошо, дорогой, ты можешь сейчас подняться и посмотреть. Но сначала поздоровайся с дочкой.
Судорожный вздох вырвался у Лео, и он осторожно взял у Амелии малютку. Он с любопытством осмотрел крошечное розовое личико и ротик, похожий на розовый бутон. Малышка была такой лёгонькой… трудно было поверить, что он держал в руках настоящего человека.
— Она очень похожа на Хатауэев, — улыбнувшись, заметила Амелия.
— Ну, мы сделаем всё возможное, чтобы это исправить.
Лео наклонился поцеловать дочь в крошечный лобик, и прядка тёмных волос защекотала его губы.
— Ты уже выбрал имя?
— Эммелин.
— Французское. Очень красивое.
Почему-то Амелия засмеялась, прежде чем спросить:
— А как бы ты назвал мальчика?
— Эдвард.
— В честь папы? Как здорово. И думаю, ему подойдет.
— Кому «ему»? — спросил Лео, всё ещё поглощённый созерцанием дочери.
Взяв его за подбородок, она повернула его лицом в сторону двери, где с другим свёртком стояла Уин, показывая его Меррипену, Кэму и Беатрис.
Глаза Лео распахнулись:
— О, мой Боже.
С широкой усмешкой на лице к нему подошёл Кэм:
— На вид прекрасный мальчишка. Да уж, ты с лихвой хлебнёшь отцовской доли,
— И, Лео, — добавила Беатрис. — Ведь у тебя точь-в-точь вовремя появился наследник… с одним днём в запасе!
— Вовремя для чего? — отстранённо спросил Лео. Вернув Амелии дочь, он взял из рук Уин сына. Взглянув в лицо младенца, он во второй раз за день влюбился. Вынести подобное для его переполненного чувствами сердца было уж слишком.
«Для статьи копигольда, конечно», — услышал он слова Беатрис.
— Рэмси-Хаус теперь останется Хатауэям.
— Не могу поверить, что ты можешь в такой момент даже думать об этом, — возмутился Лео.
— А почему бы и нет? — спросил Меррипен, сверкнув тёмными глазами. — Лично я испытываю облегчение, узнав, что мы все можем остаться в Рэмси-Хаусе.
