запрыгали по воде. Она наблюдала за ним, жадно упиваясь видом его высокой фигуры, сильными линиями его профиля, легкой грацией его движений. Когда он обернулся и посмотрел на нее через плечо, его бирюзовые глаза были такими яркими на его загорелом лице, что цвет казался почти неестественным.
- Ты знаешь, о чем я собираюсь спросить, - тихо сказал он.
- Да, - ответила Алина с всевозрастающей тревогой, - но прежде чем ты что-нибудь скажешь, я должна сказать, что ты никогда не…
- Выслушай меня, - перебил он, - и тогда сможешь ответить. Я хочу рассказать тебе кое о чем. Хоть это и нелегко, я собираюсь поговорить с тобой откровенно, или буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
Безысходное отчаяние накрыло ее волной. Откровенность – единственное, чего она не могла дать ему в ответ. – Я собираюсь отказать тебе, что бы ты ни сказал. – Воздух, казалось, разъедал ей горло, словно она глотала кислоту. – Пожалуйста, избавь нас обоих от ненужной неловкости…
- Я не собираюсь ни от чего нас избавлять, - резко сказал он. – Сейчас или никогда, Алина. После того, как я завтра уеду, я больше не вернусь.
- В Англию?
- К тебе. – Маккенна нашел камень около нее и сел на него с краю, наклонившись и оперевшись локтями о колени. Его темная голова на мгновение наклонилась, и яркий луч солнца скользнул по его черным волосам. Он посмотрел на нее так, словно видел ее насквозь. – Это было проклятием всей моей жизни - то, что меня послали в это поместье. С того момента, как я впервые тебя увидел, я почувствовал связь между нами – связь, которая никогда не должна была существовать и не могла продлиться. Я пытался восхищаться тобой издалека… так же, как я смотрел на звезды и знал, что никогда не смогу к ним прикоснуться. Но мы были слишком молоды, и я был с тобой слишком часто, чтобы сохранить дистанцию. Ты была моим другом, моим товарищем… а позже я полюбил тебя так глубоко, как только может мужчина полюбить женщину. Для меня это так и не изменилось, хоть я и пытался лгать себе все эти годы. – Он остановился и глубоко вздохнул. – Неважно, как мне хочется утверждать обратное, я всегда буду любить тебя. И неважно, как я хотел бы быть не тем, кто я есть, я – мещанин и бастард, а ты – дочь графа.
- Маккенна, - начала она несчастным голосом, - пожалуйста, не надо…
- Главной причиной моего возвращения в Стоуни Кросс было найти тебя. Это было довольно-таки очевидно, думаю, поскольку у нас практически не было оснований пользоваться гостеприимством твоего брата. Собственно говоря, мне вообще не было нужды приезжать в Англию, потому что Шоу отлично мог справиться со всем сам, пока я оставался бы в Нью-Йорке. Но мне нужно было доказать, что то, что я чувствовал, было нереальным. Я убедил себя, что никогда не любил тебя… просто ты олицетворяла все, чего я никогда не смогу иметь. Я подумал, что связь с тобой развеет иллюзии, и ты окажешься такой же, как любая другая женщина. – Он на мгновение замолчал, воздух разорвал резкий крик пеночки. – Затем я планировал вернуться в Нью-Йорк и жениться. Мужчина моего положения, даже не знатного рода, там может удачно жениться. Найти невесту довольно легко. Но теперь, найдя тебя снова, я, наконец, понял, что ты никогда не была иллюзией. Любовь к тебе была самым реальным в моей жизни.
- Не надо, - прошептала Алина, глаза ее защипало.
- Я прошу тебя, со всей своей покорностью, стать моей женой и поехать со мной в Америку. Когда- нибудь Уэстклиф женится, и ты больше не будешь нужна ему в качестве хозяйки. Тебе не будет места в Стоуни Кросс Парке. Но как моя жена, ты будешь королевой нью-йоркского общества. Я богатый человек, Алина, а в будущем могу утроить свое состояние. Если ты поедешь со мной, я сделаю все, что в моих силах, чтобы сделать тебя счастливой. – Голос его был таким тихим, таким осторожным, голос мужчины, который поставил на кон всю свою жизнь. – Конечно, с твоей стороны будет жертвой оставить твоих семью и друзей, и место, где ты жила с самого рождения. Но ты могла бы навещать их – дорога занимает всего двенадцать дней. Ты могла бы начать абсолютно новую жизнь со мной. – Назови свою цену, Алина – тебе стоит только попросить.
С каждым сказанным им словом, Алина чувствовала, как внутри нее растет отчаяние. Она едва могла дышать из-за удушающих спазмов в груди. – Ты должен верить мне, когда я говорю, что мы не сможем быть счастливы друг с другом. Ты мне небезразличен, Маккенна, но я… - Она в нерешительности замолчала и напряженно вздохнула, перед тем, как заставить себя продолжить. – Я не люблю тебя в этом смысле. Я не могу выйти за тебя.
- Тебе не обязательно любить меня. Я готов принять то, что ты можешь предложить.
- Нет, Маккенна.
Он подошел к ней, опустился на корточки и взял ее холодную, влажную руку в свою. Его кожа была поразительно горячей. – Алина, - с усилием сказал он, - Моей любви хватит на нас обоих. Должно же быть во мне хоть что-то, стоящее любви. Если бы ты только попыталась…
Желание сказать ему правду почти сводило Алину с ума. Она яростно обдумывала это, сердце ее стучало так тяжело, что было больно, ледяные мурашки пробежали по всему ее телу. Она попыталась представить себе это, как она показывает ему уродливые шрамы прямо здесь и сейчас. Нет. Нет.
Она ощущала себя животным, попавшимся в сетку, напрасно пытаясь вырваться из нитей прошлого, которые все туже опутывали ее с каждым движением. – Это невозможно. – Ладони ее впились в мягкий шелк платья.
- Почему? - Слово было сказано резким тоном, но за ним угадывалась уязвимость, от которой ей хотелось завыть. Алина знала, чего хотел Маккенна, в чем нуждался – жене, которая с радостью будет принадлежать ему, как в и так вне постели. Женщине, достаточно мудрой, чтобы гордиться тем, кто он есть, и никогда не сожалеть о том, кем ему никогда не быть. Когда-то Алина могла стать для него всем этим. Но теперь этому не дано было случиться.
- Ты не из моего класса, - сказала она. – Мы оба это знаем.
Это было единственное, что она могла сказать, чтобы убедить его. Может он и американец, но Маккенна родился в Англии, и никогда не сможет полностью избавиться от классовых предрассудков, которые пропитывали все восемнадцать лет его существования. Так как подобные слова, да еще от нее, были настоящим предательством, она отвела глаза, не желая видеть выражение его лица. Внутри она умирала, и сердце ее превращалось в пепел.
- Господи, Алина, - послышался его неровный шепот.
Она отвернулась от него. Они стояли так очень долго, и оба боролись с невыразимым чувством, яростью, растущей от беспомощности. – Я не подхожу тебе, - осипшим голосом сказала она. – Мое место здесь, с… с лордом Сэндриджем.
- Ты не можешь заставить меня поверить, что выбираешь его, а не меня – только не после того, что произошло между нами, черт возьми! Ты позволила мне прикасаться к тебе, обнимать тебя так, как никогда не позволяла ему.
- Я получила то, чего хотела, - выдавила она. – Так же, как и ты. Когда ты уедешь, то поймешь, что так было лучше.
Маккенна чуть не раздавил ее руку, хватка его усилилась. Повернув ее руку ладонью вверх, он прижался к ней щекой. – Алина, - прошептал он, безжалостно лишая себя всей гордости, - Я боюсь того, кем стану, если ты не выйдешь за меня.
Горло и голова Алины запульсировали от боли, и она, наконец, заплакала, слезы потекли по щекам. Она отдернула от него руку, когда все, чего ей хотелось сделать, это прижать его голову к груди. – У тебя все будет хорошо, - неверным голосом сказала она, проведя рукавом по своему мокрому от слез лицу, и не оглядываясь пошла прочь. – У тебя все будет хорошо, Маккенна – просто возвращайся в Нью-Йорк. Мне ты не нужен.
Миссис Фэйрклоз выставляла в ряд редкие хрустальные бокалы на полках в своей комнате, где под надежным замком хранились все самые хрупкие домашние ценности. Дверь ее была наполовину открыта, и она услышала, как кто-то приближается к порогу медленным, почти неохотным шагом. Выглянув из-за полки, она посмотрела на дверь и увидела огромный силуэт Маккенны, лицо его было скрыто в тени. Горькое сожаление наполнило ее, когда она поняла, что он, должно быть, пришел в последний раз поговорить по душам.
Вспомнив предложение Маккенны поехать с ним в Америку, миссис Фэйрклоз поняла, что ей жаль, что она не может принять приглашение. Глупая старая курица, отругала она себя, зная, что для женщины ее
