— Продолжай.
Манков опустился на стул и, видимо, повторил вопрос, который задал до нашего появления:
— Ну, так что, Ведерников, было дальше?
Ведерников, рыжий долговязый парень с лошадиным лицом, испуганно шарил глазами по кабинету и тискал дрожащими руками свои колени. Он, наверное, и в обычной обстановке не был красавцем, а сейчас и вовсе производил отталкивающее впечатление. Манков терпеливо повторил:
— Продолжайте, Ведерников. Успокойтесь и продолжайте.
Ведерников облизал губы и, шмыгнув носом, заговорил:
— Мы когда вошли, Вовка подошел к кассирше, наклонился к ней и что-то сказал. Наверное, денег потребовал. А Ханыга у входа остался, для страховки. Мы так договаривались…
— А где были вы, Ведерников?
— Я сел за столик и взял бланк телеграммы. Ну так, как будто бы телеграмму зашел отправить.
— Что должны были делать вы?
— У меня за пазухой мешок был для денег. Я деньги должен был собрать, и все. Гражданин начальник, поверьте, я не хотел никого убивать! У меня даже и пистолета не было, честное слово…
Губы у него затряслись, он весь подался вперед, преданно глядя на Манкова, и заскулил:
— Я не хотел, честно… Я не знал, это все Ханыга… Кассирша отмахнулась и толкнула Вовку локтем в бок. А он приставил ей пистолет к затылку и нажал на курок. Она упала на стол и деньги, все, что было на столе, кровью залила. Тут такое началось… Мы же не договаривались в кассира стрелять, не знаю, что это Вовке в голову ударило. Он, похоже, и сам обалдел, когда до него дошло, что он убил кассиршу…
При этих словах мы с Дорониным молча переглянулись, Ведерников продолжал, беспомощно озираясь на нас:
— Кто-то успел на улицу выскочить и закричал. А Ханыга выхватил свой пистолет и крикнул, чтобы все падали на пол. А тут с улицы сержант ваш заскочил. Ну, Ханыга его и… того. Грохнул.
Голос Ведерникова снова сорвался на визг:
— Гражданин начальник, клянусь, я не знал, что оружие настоящее! Ханыга, гад, сказал же, что пушки будут газовые! Я не зна-а-ал…
Он ударился головой о стол и завыл по-бабьи, в голос. Манков брезгливо поморщился, встал, налил в стакан воды, обошел стол и почти насильно стал поить Ведерникова.
Слушая, как дробно стучат его зубы о край стакана, я представил себе, как все это происходило. Полный почтамт народу, очереди у каждого окошечка, гул, как в пчелином улье, и никому даже в голову не приходит что здесь произойдет несколько минут спустя. Входит Вовка-дурачок, пробирается за стойку и, глупо хихикая, пристает к кассирше. Та, наверное, даже не переставая считать деньги, отмахивается от него и просит не мешать. Вместо того, чтобы отойти, он вытаскивает пистолет и стреляет ей в затылок. Поднимается визг, крики, и все это перекрывает страшный голос: іВсем на пол или буду стрелять!і. А потом врывается патрульный и падает, получив пулю…
Я представил себе ужас ничего не ожидавших людей, и у меня мурашки поползли по коже.
Манков поставил пустой стакан на стол.
— Успокойтесь, Ведерников. Успокойтесь и продолжайте. Что было дальше?
Попросив сигарету, Ведерников прикурил дрожащими руками и срывающимся голосом продолжил:
— Все слишком быстро происходило, и я не сразу понял, что это всерьез. А когда Ханыга застрелил патрульного… Страшно мне стало. И я утек через служебный вход. А там меня ваши взяли… Но я сам, сам хотел, честное слово…
Он снова преданно заглянул Манкову в глаза и пролепетал:
— Гражданин начальник, мне зачтется, что я сам пришел, а? Скажите…
Манков успокоил его:
— Я же вам сказал, Ведерников. Мы оформляем явку с повинной, суд учтет ваше желание помочь нам… Скажите, а Танаев знал, что оружие боевое?
— Я не знаю… Нет… Наверное, нет.
Он вдруг взвизгнул:
— Да мы вообще никого не хотели убивать! Не было такого уговора! Ханыга, гад!.. Он же сказал, что пистолеты будут газовые, только чтобы напугать! Обманул, падла-а-а…
Молчавший до сих пор Доронин поднялся, подошел к столу, присел на краешек рядом с Ведерниковым и прикрикнул:
— Возьми себя в руки, парень! Успокойся, говорю!
Ведерников перестал выть и только молча раскачивался из стороны в сторону. Доронин прикурил от манковской зажигалки, лежавшей на столе, положил ее обратно и спросил:
— Скажи, Ведерников, много там людей осталось?
— Н-не знаю… Человек тридцать, наверное.
— Только посетителей?
— Д-да. Ну и сколько-то там служащих.
— А почему за тобой следом никто не ушел?
Ведерников посмотрел на Доронина с откровенной тоской и выкрикнул:
— Не знаю я! Испугались, наверное. Когда Ханыга заорал, все на пол попадали, а я ползком за барьер — и к служебному входу. А там уже ваши были…
— А откуда ты знал, где служебный вход? Так вот сразу и нашел? Несмотря на испуг?
Ведерников облизал сухие губы, лихорадочно переводя взгляд с Манкова на Доронина.
— Нам Ханыга план рисовал, мы же готовились… У него там, на почтамте, какая-то знакомая работает, он от нее узнавал. И когда деньги привезут, и сколько.
— Так, стало быть, все организовал Шарин?
— Ну да, я же и говорю… Он и Вовчика посылал под дурачка косить, и оружие достал, и машину.
— Это іскоруюі помощь?
— Да. Ханыга… то есть Шарин… Он же на станции скорой помощи работает.
Гася сигарету в пепельнице, Доронин задал еще вопрос:
— Послушай, Ведерников, если ты кого-нибудь узнал из посетителей на почтамте… Может, знакомые какие были? Нет, не знаешь?
Ведерников покачал головой.
— Не до того было, если и был кто…
Доронин поднялся:
— Жаль… Ну, ладно. Манков, ты заканчивай поскорее. И выясни хотя бы тех, кто работал сегодня на почтамте. Сколько все это продлится, хрен его знает, а дело к вечеру… Еще часа три-четыре, и начнут заявления поступать о пропавших родственниках. Да… Язви их в душу, этих идиотов… Ну, пойдем, Безуглов.
Уже выходя за дверь, я услышал голос Ведерникова:
— Гражданин начальник, а вот одного я узнал. Я сейчас только вспомнил… Он там у окошечка стоял… Братишка у меня в школе учится, так это учитель его по истории. Зовут его Игорь Викентьевич. Фамилия, кажется, Степанов.
Сердце у меня стремительно ухнуло куда-то вниз, и я вдруг почувствовал, что мне страшно не хватает воздуха. Вцепившись рукой в дверной косяк, я замер на пороге кабинета, с трудом понимая, о чем меня спрашивает обернувшийся Доронин. Наверное, я здорово переменился в лице, потому что все же разобрал последние слова Доронина, доносившиеся до меня словно сквозь вату:
— Безуглов, что с тобой? Тебе плохо?..
СТЕПАНОВ.
Четвертый урок был в разгаре, весь 6іАі старательно пыхтел над кроссвордом по истории французской революции, который я им задал, и не менее старательно пытался заглянуть в учебники, которые я велел убрать с парт, чтобы не искушаться.
