жгучей боли.
Болотов не слышал его. Он все так же молча и безучастно стоял и смотрел на комья вывороченной земли, и блики пламени издевательски отражались в его глазах. И только когда зарокотали в воздухе винты пожарных вертолетов, он вышел из охватившего его оцепенения, поднял голову, обернулся. Посмотрел тусклым взглядом на пожарных, выпрыгивающих из вертолетов, пошел вниз по склону, по-стариковски ссутулившись, спотыкаясь то и дело и бормоча едва слышно:
— Бесы… Бедные, несчастные, загнанные в угол бесы… Они просто хотели жить… просто жить…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Десять месяцев спустя, ранним майским утром, в зале ожидания аэропорта Домодедово сидел среднего роста коренастый мужчина лет сорока с густо посеребреными сединой висками, в сером костюме- тройке, плохо скрывающем выправку старого кадровика. Небрежно закинув ногу на ногу, перелистывая тоненькую книжицу в мягком переплете, он время от времени смотрел на часы и бросал короткие изучающие взгляды на снующих людей, что, видимо, не было вызвано какой-то необходимостью, а просто являлось многолетней привычкой. Глянув еще раз на часы, он захлопнул книгу, положил ее на соседнее сиденье, встал, поднял небольшой кейс и направился в буфет.
Взяв у стойки чашку кофе и бутерброды, прошел к свободному столику и стал неторопливо помешивать ложечкой сахар в чашке, все так же внимательно осматривая людей вокруг. Взгляд его, обманчиво ленивый, вдруг замер и сосредоточился на высоком импозантном шатене лет тридцати. Тот стоял за крайним столиком у окна, допивая кофе и посматривая через стекло, покрытое серой вуалью пыли, на летное поле.
Мужчина в сером костюме прищурился, словно что-то припоминая, при этом в его глазах мелькнул проблеск какой-то давней, но не забытой за прошествием времени мысли. Он секунду оторопело смотрел на шатена, потом, подхватив ікейсі, забыв про кофе, решительной походкой направился к его столику. Подошел вплотную, встал за спиной шатена и, выдержав короткую паузу, чтобы восстановить вдруг сбившееся дыхание, негромко, но отчетливо произнес полувопросительно:
— Воронов?
Шатен никак не отреагировал, и только опытный глаз смог бы заметить, как напряглись мышцы спины под пиджаком. Тогда тот, что стоял у него за спиной, легонько прикоснулся рукой к его локтю и повторил весомее и увереннее:
— Воронов… Ким Георгиевич, я к вам обращаюсь.
Шатен не спеша обернулся, посмотрел серыми, со стальным оттенком глазами на своего непрошенного собеседника в упор, уточнил приятным, хорошо поставленным баритоном:
— Вы ко мне обращаетесь?
Тот усмехнулся.
— Да, к вам, Ким Георгиевич. Только не говорите мне, что я вас с кем-то путаю.
Шатен улыбнулся:
— Простите, но именно это я и хочу сказать: вы меня с кем-то путаете.
Первый досадливо поморщился, все так же негромко сказал, стараясь не привлекать внимания окружающих:
— Должен я проверить у вас документы? — словно о какой-то необходимой в общем-то, но в данном случае неуместной процедуре.
Шатен удивленно приподнял брови:
— А на каком основании, позвольте? И почему я должен вам предъявлять документы?
Мужчина, вынув из внутреннего кармана пиджака бумажник, достал тонкую, с красными корочками книжицу и протянул, предварительно раскрыв, со словами:
— Прошу. Подполковник Болотов, Игорь Константинович, сотрудник МВД России.
Закрыв удостоверение, Болотов положил его на прежнее место и продолжил:
— Прежде я не имел чести познакомиться с вами. И должен сказать, что несколько… м-м-м… огорчен сим обстоятельством. Правда, тогда я был всего лишь майором и старшим оперуполномоченным, но, думаю, наше знакомство не потеряло бы остроты и актуальности от этого. Итак, будьте любезны, ваш паспорт.
Шатен, едва заметно усмехнувшись, пожал плечами и протянул паспорт. Подполковник Болотов, взяв его, внимательно изучил, закрыл и, постукивая им по руке, сказал не без сарказма:
— Так вы, значит, Оленев Алексей Павлович? Вот незадача… Он вернул паспорт, посмотрел на шатена изучающим взглядом и продолжил, несмотря на вежливо-удивленное выражение лица собеседника:
— А знаете, Ким Георгиевич, я всегда был высокого мнения о ваших незаурядных способностях и, поверьте, искренне симпатизировал вам и вашим друзьям в ходе следствия. И тогда, у Ерохина скита, я был… признаться честно, я был очень подавлен вашей ігибельюі. Скажите, Ким Георгиевич, — голос подполковника дрогнул и стал почти умоляющим, — скажите только одно: вы спаслись один, или ваши друзья тоже живы? Я прошу вас. Поверьте, о том, что вы мне скажете, никто не узнает, слово офицера. Все эти месяцы я казнил себя, считая себя виновным в вашей гибели… Пожалуйста, только одно слово…
Шатен подчеркнуто сухо сказал:
— Простите, я все же не понимаю, о чем вы говорите. Благодарю вас за комплимент о моих способностях, хотя вы и выражаете свое восхищение несколько странным способом, но, извините, мне надо идти.
Он повернулся к Болотову спиной и сделал решительный шаг к выходу. Болотов спросил его вдогонку:
— Ким Георгиевич, а Елену Ветрову вы, так и не видели с тех пор?
Тот остановился, секунду постоял в раздумье, повернулся и подошел вплотную к Болотову.
— Хорошо, майор… Простите, подполковник. Не забудьте, что вы дали слово офицера. Надеюсь, в ікейсеі у вас нет диктофона?
Болотов укоризненно покачал головой:
— Ким Георгиевич…
Ким устало потер лоб рукой.
— Извините, Игорь Константинович. Но все же вынужден предупредить вас: не устраивайте никаких трюков с задержанием и дальнейшей проверкой. Поверьте, это ни к чему ни приведет. Вы мне верите?
Болотов пожал плечами:
— Вынужден. Уж мне-то хорошо известны ваши таланты. Человек, который сумел обвести вокруг пальца и меня, и команду, а они тоже не профаны в своем деле — надо отдать должное, уж, наверное, надежно закрепил свое положение в обществе. Паспорт, конечно же, настоящий?
Ким усмехнулся:
— Разумеется, и паспорт, и все прочее… Итак, что вас интересует?..
Болотов обернулся в сторону буфета, многозначительно приложил два пальца к шее:
— А, может быть?.. Поймите меня правильно, Ким Георгиевич. Я глубоко взволнован нашей встречей, мне бы о многом хотелось вас расспросить…
Ким кивнул головой:
— Хорошо. До моего рейса еще почти час, мы успеем побеседовать.
Болотов улыбнулся:
— Ну, вот и отлично. А мой рейс через час двадцать.
Он прошел к стойке, взял бутылку коньяка и две рюмки, вернулся к столику. Налив коньяк, подвинул рюмку Воронову, взял свою. Не спеша, со вкусом выпил:
— Итак, Ким Георгиевич… Первый и самый жгучий вопрос: трое ваших друзей живы?
Ким выпил коньяк, вынул сигарету, мягко прихватил ее губами и щелкнул зажигалкой. Выпустив струю дыма, посмотрел на Болотова:
— Живы, Игорь Константинович, не томите свою совесть. Живы и здоровы.
Болотов, с явным облегчением, сказал:
— Слава Богу. Вы знаете, я неверующий, но сейчас говорю совершенно искренне: слава Богу. Если бы вы только знали, сколько бессонных ночей я провел в каторжных мучениях… Но скажите, как вам это
