Бросившись в траву, Фогель улегся рядом.
– Ну, друзья, – весело начал он, окинув нас своими мечтательными глазами, – выпроводил я вашего мучителя. Обиделся старик на всю жизнь! Нет, вы подумайте, что он мыслил: решил принудить вас силой подписать какие-то дерьмовые бумаги. Я посмеялся над ним и – все. Кому теперь нужны его бумаги? А он мучает из-за них таких славных ребятишек.
Рудольф сгреб нас своей здоровой ручищей.
– Хотите вернуться на родину? – неожиданно проговорил немец. – Что молчите?
Мы не знали, как себя и вести, до того странным было поведение молодого Фогеля.
– Ну? – неестественно улыбался он. – Хотите?
– Допустим, хотим, – проговорил я. – От этого же ничего не изменится.
Рудольф сел и протянул мне руку:
– Слово германского офицера! Через два дня я возвращаюсь в Россию и беру вас с собой.
Я посмотрел на Димку. Он лежал, опершись на локти, и делал вид, что усиленно рассматривает незабудки.
Наконец, подняв взгляд на немца, Дубленая Кожа спокойно произнес:
– Не морочьте нам голову, господин обер-лейтенант!..
Но германский офицер, вместо того чтобы обидеться, начал расписывать чистоту и искренность своих намерений. Он, видите ли, возмущен тем, как обращаются с нами его родные. Он даже сослался на какую-то конвенцию, которая воспрещает подобное отношение к побежденным…
– Мы не побежденные! – огрызнулся я. – И вы нас никогда не победите!
Немец опешил. Он прервал свои излияния, посмотрел на меня и расхохотался:
– Чем больше я вас узнаю, тем вы все больше и больше мне нравитесь. Вы – настоящие патриоты! И даже, если вы по возвращении на родину начнете действовать против нас, я буду вас уважать.
«Пой, ласточка, пой! – думал я в это время про себя. – То-то мы не видели, как уважают фашисты советских патриотов». Мне снова припомнилась фотография, которую я видел у Карла.
– Вы знаете что-нибудь про партизанку? – спросил я обер-лейтенанта в упор.
Фогель вздрогнул от неожиданности. Взгляд его трусливо забегал.
Быстро справившись, однако, с собой, немец нагло уставился на меня своим обычным мечтательным взглядом:
– Какую партизанку ты имеешь в виду?
– Ту, что вы повесили.
– А, – равнодушно протянул обер-лейтенант. – Нет, не знаю…
Но я-то видел, что он все помнит. Ну как можно было верить после этого «благородным» словам Фогеля!
– Идемте домой, – предложил, как ни в чем не бывало, наш «защитник». – Я скажу, чтобы ва.с приготовили в дорогу. Нельзя же ехать в таком ужасном виде.
Мы пошли с ним, не зная, верить или не верить неожиданному счастью.
Дорогой Рудольф болтал о том о сем, расспрашивал, откуда мы родом, как жили у себя дома, и, наконец, задал вопрос, который сразу меня насторожил:
– А где вы познакомились с дядей?
– В Золотой… – я тут же прикусил язык, подумав, что весь-то разговор Фогель затеял ради этого вопроса.
– Что такое «сёлётёй»? – переспросил он, насторожившись, подозрительно глядя мне в лицо.
– Золотой – это… это прииск, – не моргнув глазом, соврал я.
– А что там делал мой дядя?
– Сторожил золото… Раньше он был хозяином, а потом стал вроде сторожа…
– Да? – недоуменно переспросил Фогель и вдруг громко расхохотался. – Очень остроумно. Очень, очень…
Теперь я уже не сомневался. Фогель решил сам стать обладателем богатств Золотой Долины. Он выставил из имения дядюшку и прикинулся добрячком только потому, что хотел увезти нас с собой и с нашей помощью отыскать дядюшкины сокровища.
– Господин Фогель! – невинно предложил я. – А почему бы вам не стать владельцем богатств Золотого прииска?
Фогель сделал вид, что дядюшкины богатства его совсем не интересуют. Он презрительно махнул рукой и усмехнулся:
– Мне кажется, старый дурак напрасно рисковал… Он, наверно, сторожил не золото, а какие-нибудь блестящие камешки.
– Что вы, – притворно возмутился я. – Паппенгейм – большой специалист. Разве он не мог бы отличить золото от камней?
– Ты думаешь? – внимательно взглянул на меня Фогель. – А сам ты видел золото?
