Поезд тронулся. Мы отправились с нашим провожатым в туалет, где он дал нам мыло и каждому – по полотенцу.
– Умывайтесь! А потом, – солдат приложил руку к щеке, – бай-бай.
Когда я возвращался, то невольно задержался против купе генерала. Дверь была прикрыта неплотно, и я услышал, как кто-то говорил:
– …большая ответственность. И я должен предупредить вас, господин генерал, что нельзя столь безрассудно доверяться первым встречным.
– Что же, Фольмер, по-вашему, дети – шпионы? – ехидно спрашивал генерал.
– Не знаю, кто они…
– Тогда молчите, Фольмер! – гремел из купе начальственный голос. – Вы готовы тащить в гестапо каждого невинного младенца.
– Господин Гиммлер приказывает нам подозревать каждого. Поэтому разрешите мне, господин генерал, принять необходимые меры предосторожности.
– А это уж ваше дело. Для того вы и существуете. Только предупреждаю, Фольмер, чтобы все было сделано изящно…
Я понял, что разговор идет о нас, и на цыпочках вернулся в свое купе. Ребята устраивались спать. Димка лежал на второй полке, а Белка старательно заправляла постель внизу.
– Вот хорошо получилось! – радостным шепотом приговаривала Нюра. – Так мы, пожалуй, доедем до самого Острогорска.
– Еще чего захотела!
– Приедем в Острогорск, – тихо произнес я, – а там уж стоит у вокзала машина. А шофер бегает по всему вокзалу и спрашивает: «Скажите, вы не знаете, приехала Анна Соколова?»
Мы улыбнулись.
– Знаете что? – помолчав, вдруг прошептала Белка. – Мне так и кажется, что над моей полкой появится сейчас Левка. Встанет Левка, приподнимется и скажет: «А что, Молокоед, здорово получилось, правда?»
– Да, – ответил Димка. – Эх, Левка, Левка! Когда мы поймали в лесу Соколова, – помнишь, Вася? – так Большое Ухо стоял с топором в руках… Ты, говорит, ногами-то не особенно взбрыкивай. Это он твоего отца так, – добавил Димка, обращаясь к Белке.
Но Белка уже спала. И Димка отвернулся к стене. А я лежал на спине и думал: «Кто такой этот Фольмер? Как мы должны перед ним изворачиваться?»
Когда я уже начал засыпать, послышались чьи-то осторожные шаги в коридоре. Шаги смолкли против нашего купе. Потом мне показалось, что кто-то с другой, внешней, стороны щелкнул ключом.
Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.
КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ
Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.
Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.
– Ты что, Молокоед? – спросил Димка, глядя на меня со второй полки.
– Я? Ничего… – мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:
– А я думал, ты что-нибудь приметил…
Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.
– Что смотришь?
– Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…
Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!
Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.
Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо – серое-серое – будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.
Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, – должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.
Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.
Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.
Первый: – Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…
