ловкость, необходимые каждому охотнику. Однако у нее еще осталось нечто, что могло пригодиться, если правильно им воспользоваться: ум. Если она могла перехитрить трехрогих и Безымянных разбойников, то неужели она не справится с какой-то глупой бурозубкой?
Болотная землеройка посмотрела прямо на потайное укрытие Ратхи, а потом подняла голову и показала длинные острые зубы, словно догадалась о том, что охотница спряталась там.
Передние лапки зверька были уже снаружи норы, а вскоре за ними последовали и задние. Полосатая землеройка засеменила в сторону, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы поднять голову и принюхаться.
Чем дальше она отходила от своей норы, тем сильнее волновалась Ратха. Вся дрожа, она стояла на месте, бесшумно перебирая передними лапами, выжидая, когда землеройка отойдет еще дальше. Время от времени она резко дергала головой, подавляя желание броситься на дичь. Нет, торопиться было нельзя. Сначала нужно кое-что сделать.
Она не трогалась с места до тех пор, пока землеройка не добралась до кустика болотной травы и не принялась грызть клубневые корни. Тогда, бросив последний взгляд на свою добычу, Ратха вышла из своего укрытия и тихо поползла, но не к землеройке, а к опустевшей норе. Возле входа виднелась небольшая кучка сухой земли, выброшенной землеройкой при рытье жилища.
Одним махом Ратха смела землю в нору и добавила сверху еще две пригоршни свежей почвы. Затем хорошенько похлопала лапой, утрамбовывая завал, и только после этого, оглянувшись в последний раз, бесшумно скользнула в свое укрытие.
Усевшись, она негромко замурлыкала, довольная своей сообразительностью. Эта охота оказалась не таким уж сложным делом, особенно для того, у кого есть голова на плечах и кто умеет ею пользоваться.
Сложнее всего было сидеть неподвижно до тех пор, пока землеройка не закончит лакомиться корешками, тем более, что даже выбравшись из болотной осоки, зверушка не торопилась возвращаться в свою норку.
Ратха со смешанным чувством нетерпения и завистливого восхищения следила за тем, как ее добыча, ненадолго превратившись в охотника, ловила и поедала жуков и мух. На ее глазах землеройка прыгнула на стрекозу, монотонно жужжавшую над самой землей, а потом снова шлепнулась на землю, сжимая в зубах сломанное изумрудное тельце.
От чуткого слуха Ратхи не укрылся ни приглушенный хруст, с которым землеройка откусывала насекомому ножки, ни жадное чавканье, смолкшее только после того, как от хрупкой стрекозы остались только кружевные крылышки, небрежно брошенные в грязь рядом со все еще судорожно сокращающимися лапками.
Деловито обнюхав останки насекомого, землеройка подняла голову и посмотрела в небо, желая убедиться, нет ли там для нее еще какого-нибудь угощения, а потом, видимо, насытившись, потрусила к своей норке.
Прятавшаяся в траве Ратха задрожала от возбуждения, стараясь утихомирить поднявшуюся в голове суматоху. Близость еды пробудила ее желудок, и он нетерпеливо зарычал на свою хозяйку. Прыгай сейчас. Вот сейчас. СЕЙЧАС ЖЕ!
Задние лапы Ратхи сами собой оттолкнулись от земли, гоня ее прочь из камышей. Она распласталась, прижимаясь животом к земле.
Землеройка подбежала к своей норке, прыгнула в отверстие — и отлетела назад, ударившись об утрамбованную землю. Она заметалась вокруг исчезнувшего отверстия, петляя туда-сюда и лихорадочно шлепая лапками. Ратха погнала дичь прочь от норы по покрытому илом участку земли между камышами, вокруг гнилого бревна и снова к норе. Камыши хлестали ее по морде, но она упрямо неслась через заросли, не сводя глаз с землеройки.
Зверек снова бросился к своей норке. Вскочив на груду земли, преграждавшей вход, землеройка принялась бешено раскидывать ее лапами. Когда подоспела запыхавшаяся Ратха, ее дичь уже до половины скрылась в норе. Ратха остановилась и выцарапала землеройку из груды земли. Та больно впилась ей зубами в лапу, так что Ратха, взвыв от боли, выпустила ее.
С пронзительным писком зверек поднялся на задние лапки и оскалил зубы. Растерявшаяся Ратха забегала вокруг дичи, которая отчаянно пищала и подпрыгивала на месте.
Замахнувшись, Ратха с силой обрушила лапу на землю, рассчитывая впечатать дерзкую дичь в ил. Но землеройка высоко подпрыгнула в воздух и отскочила в другую сторону.
Ратха развернулась — и увидела в глинистом берегу между корнями болотного мятлика еще один вход в нору! Землеройка неслась прямо к нему.
Взвыв от бешенства, Ратха бросилась вдогонку за удирающей дичью. Отчаяние подстегивало ее, но она не сумела вовремя остановить свои дрожащие лапы. Землеройка добралась до второго отнорка раньше своей преследовательницы.
Ратха щелкнула зубами, пытаясь схватить мелькнувшие в отверстии задние лапы дичи, но промахнулась и проехалась головой по берегу.
Зубы ее заскрежетали по гальке, мокрая глина залепила нос и пасть.
Ратха отскочила, попятилась и полоснула когтями по воздуху. Вонючая грязь забилась ей в рот и ноздри, поэтому Ратха рухнула на землю и захрипела, отрыгивая и бешено работая языком, чтобы поскорее избавиться от зловонной жижи. Ее несчастный желудок содрогнулся в мучительном спазме, исторгнув из себя все свое жалкое содержимое. Ратха широко разинула пасть, и горькая желчь, прокатившись по ее языку, превратила вонючий ил в едкую пену, обильно закапавшую у нее с губ. Ее желудок был пуст, но спазмы не прекращались, ей казалось, будто живот у нее вот-вот вывернется наизнанку, а потом задние лапы ее вдруг ослабели и с дрожью подогнулись.
Но в тот момент, когда она была уже готова извергнуть все свои внутренности в болотную жижу, тошнота вдруг отступила, оставив ее беспомощно лежать на сырой земле, превратившись в задыхающуюся груду шерсти, истекающую липкой бурой слюной.
Ей захотелось умереть, и пусть племя узнает, как она встретила свой конец. Пусть Меоран воет от смеха, пока газы не пойдут, услышав о том, как гордая пастушка Красного Языка захлебнулась болотной грязью, безуспешно пытаясь поймать какую-то жалкую землеройку!
Ратха зажмурила глаза и почувствовала, как влага брызнула из них, смешиваясь с жидкостью, льющейся у нее из носа и пасти. Красный Язык? Почему она вспомнила о нем сейчас? Он умер. Лишь один раз ей повезло найти огонь. Больше она никогда его не увидит. Отныне ее жизнь будет только такой — если, конечно, у нее еще осталась жизнь.
Ратха медленно перекатилась с бока на живот, а потом с трудом поплелась через камыши к противоположному берегу. Живот болел, нос и глотка горели огнем. Губы и язык саднило. Даже зубы, всегда такие гладкие и скользкие под ее языком, покрылись каким-то налетом, став шершавыми на ощупь.
Перед берегом колыхался густой слой водорослей, цеплявшихся за полузатопленные камыши. Радужная пленка, покрывавшая поверхность воды, переливалась всеми цветами.
Ратха закрыла глаза и высунула язык, чтобы напиться.
Чья-то лапа поднырнула ей под шею, заставив отвернуть голову от воды. Ратха сдавленно пискнула и забилась, пытаясь освободиться от сильной передней лапы, крепко державшей ее под нижнюю челюсть.
Она открыла глаза. Увидев в воде отражение нападавшего, Ратха снова завизжала и повернула голову, умирая от ненависти к желчному привкусу, поселившемуся у нее в пасти, и к тому, кто не давал ей напиться. Она сделала еще одну попытку — но он снова запрокинул ей голову. Обессиленная, она повалилась на землю, уткнувшись подбородком в грязь. Он подошел к ней, шевеля рваным ухом.
— Племенная кошка, ты потеряла чутье? Разве твой нос не говорит тебе, что эту воду нельзя пить?
— Я умираю от жажды. У меня горит во рту. Дай мне напиться, — жалобно проскулила Ратха.
— Я знаю. Я видел, как тебя тошнило. Но тебя будет рвать еще сильнее, если ты будешь пить здесь. Выше по течению есть ручей. Ты сможешь его найти.
— Иди своей дорогой, костегрыз! Я сама решаю, где мне пить! — Она гневно посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою ненависть. Потом прищурила глаза так, что они превратились в узкие
