ярости. А потом, кажется, кто-то в вертолете его застрелил. Я не услышала выстрела из-за рокота моторов, но я увидела, как у парня из шеи брызнула красная струя, и его тело осело на брусчатку. Он очень аккуратно сел на мертвый зад, одной рукой все еще держась за свои причиндалы. Луч оставался на нем, пока первые крысы не начали перебегать через границы светлого кружка. Тогда вертолет полетел дальше в ночь.
Сейчас я думаю, что тот парень был каким-нибудь психом, который в панике сбежал из больницы, но в то время я не понимала, что происходит. Я подумала, может, всех расстреливают, как его. Тогда я пошла очень осторожно, Усама, и ты не можешь меня винить. У меня ушло целых два часа, чтобы дойти до Бетнал-Грин. Я шла не по улицам, а по тропинкам и переулкам и перебегала через скверы, как лиса. Когда я замечала большие улицы, вдоль них стояли солдаты. У солдат были пулеметы и бронетранспортеры, и я даже видела несколько танков, хотя бог знает зачем они были нужны.
В проулках было еще несколько человек, которые шли домой, но в тот раз никто не попытался меня изнасиловать или съесть, слава богу. Мне стало чуть получше, потому что это были самые обычные люди, как я, в тренировочных и кроссовках, которые старались добраться до дома в комендантский час. Мы смотрели друг на друга в полусвете от вертолетов, и у всех на лицах было одинаковое выражение. Выражение людей, которые проснулись, ожидая одного, а получили совершенно другое.
На Барнет-Гроув, когда я добралась туда, стояла мертвая тишина. Ни одного человека из-за комендантского часа, ни одного огонька, потому что электричество отключилось. Полдюжины машин горели, и никто их не тушил. Расплавленная резина от автомобильных шин текла по сточной канаве вдоль бордюра. Она кипела и пузырилась, как лава во время извержения вулкана, и исчезала с шипением в ливневых стоках. Вонь стояла ужасная.
Сын ждал меня на улице у Веллингтон-эстейт. Он помахал мне рукой.
— Малыш, бедный мой малыш, ты как?
Мальчик заулыбался, залез в горящую машину и сел на голые раскаленные пружины водительского сиденья. Он улыбался мне, а пламя лизало его, и ветровое стекло лопнуло с треском.
Вертолет завис невысоко над дальним концом улицы. Он летел в нашу сторону. Его винты раздували оранжевый огонь горящих машин в ревущий белый костер. Мой сын посмотрел вверх. Он был взволнован. Вертолет приближался. Слышно было его рокот поверх рева пламени. Сын высунул голову сквозь оплавленное стекло пассажирского окна, чтобы посмотреть на него. Вертолет, сказал он. Вертолет, вертолет, вертолет. Ему всегда нравилось это слово.
Прожектор надвинулся на нас и замер. Это был ярко-белый свет, как вспышка фотоаппарата, и на него нельзя было смотреть. С неба раздался мегафонный голос. ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ, сказал он. ВЫ НАРУШИЛИ КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС. НЕ ДВИГАЙТЕСЬ, Я ПОВТОРЯЮ, НЕ ДВИГАЙТЕСЬ. Ага, сейчас. Буду я стоять на месте, чтобы они успели как следует прицелиться. Я взяла ноги в руки и побежала в Веллингтон- эстейт, а мой бедный мальчик кричал ОТСТАНЬТЕ ОТ МАМЫ в горящее небо.
Я села на лестницу нашего дома, чтобы отдышаться. Я сидела полчаса, дрожа, пока не набралась сил, чтобы подняться по лестнице до нашей квартиры.
Кто-то просунул мне письмо под дверь, и я его подобрала, когда вошла в квартиру. Я положила конверт на кухонный стол, зажгла пару свечей, и они дрожали, потому что в квартире стоял жуткий сквозняк из-за разбитых снаружи окон. Везде на полу валялось битое стекло, и с улицы несло горелыми шинами. Я пошла в ванную и включила приемник на батарейках. НЕТ ПРИЧИН ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА, говорил он. Я открыла кран, вернулась на кухню, выдавила из пачки четыре таблетки и запила их водкой. Потом открыла письмо.
«Мой храбрый друг, что я могу сказать, кроме того, что будем же помнить наши счастливые дни? Мне так понравилось выбирать с тобой одежду, и я никогда не забуду, как ты потрясающе в ней выглядела. Пожалуйста, надевай ее иногда и помни, что я не всегда была стервой по отношению к тебе. Наверно, ты презираешь меня за мой выбор. Я заглянула себе в сердце и решила, что если мы предадим сведения огласке, то это ничем не поможет стране. Газета очень поддержала меня в этом трудном решении и предложила мне прекрасные перспективы, которые означают уверенность в будущем для моего сына, когда он родится. Надеюсь, в своем теплом сердце ты найдешь силы понять и простить меня когда-нибудь. Я знаю, как мать, ты поймешь, что мы всегда должны поступать так, как будет лучше для наших детей.
Твой друг
Я сожгла листок и бросила пепел на пол кухни. Отнесла свечи в ванную. По радио говорили: ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ ПОДСЧЕТАМ, ЧИСЛО ЖЕРТВ СОСТАВЛЯЕТ ОТ 100 ДО 120 ЧЕЛОВЕК. ГОРЯЧАЯ ЛИНИЯ ДЛЯ БЛИЗКИХ И РОДСТВЕННИКОВ…
Я выключила радио, залезла в ванну и опустилась с ушами под воду, слушая звук вертолетов, гудевший в водопроводных трубах. Я лежала в ванне, пока вода не остыла и не погасли свечи.
ЗИМА
Дорогой Усама, я заклеила разбитые окна газетами, чтобы не сквозило, но все равно зима стоит холодная. Есть утешение в мелочах, конечно, мне нравится смотреть, как летают голуби над крышами, мне нравится иней на машинах ранним солнечным утром. Я получила одно письмо от Теренса Бутчера на очень тонкой голубой бумаге, почерк у него был неровный, а к концу стал еще хуже, так что нельзя было разобрать слов. Я бы хотела написать ему ответ, но адреса не было.
С тех пор, как я получила это письмо, я стала бояться, что теперь придут за мной и увезут меня куда- нибудь в багажнике «астры». От чего бы почерк ни превращался в каракули, я боюсь, что это сделают со мной. Ко мне действительно еще давно приходили двое в штатском, но надолго не остались, даже не захотели выпить. Я показала им сына и сказала, слушайте, вы не должны меня забирать, потому что что будет с ним тогда? Они только переглянулись, а потом посмотрели на меня, и один из них сказал, с учетом обстоятельств, мадам, едва ли мы будет выдвигать против вас обвинение. Я сказала, а, тогда ладно. Потом другой сказал, однако, мадам, было принято решение, что вы больше не будете получать пособие за погибшего мужа. Я сказала, вы шутите, это почему же? На что же я буду жить? А человек сказал, может быть, вам следовало подумать об этом заранее, мадам, прежде чем передавать государственные секреты журналистам.
После этого на жизнь мне почти ничего не осталось. Банковская карта Джаспера не пригодилась, потому что потерялась где-то в темной грязи на дне Темзы. Я отодвинула ковер и достала все пятерки, которые засунула туда, когда муж проигрывал. Мы неплохо провели месяц, мы с сыном. У него каждый день было шоколадное мороженое, а у меня водка, причем не какое-то местное пойло, а настоящий «Абсолют», но к концу месяца все деньги кончились. Тогда я пошла на улицу и сделала ровно то, что ты бы сделал на моем месте, Усама, я устроилась на работу, расставлять товары в «Теско-Метро» на Бетнал-Грин-роуд.
Чтобы получить работу, мне пришлось заполнить анкету соискателя. Там спрашивалось, почему я хочу работать именно в «Теско», и я написала, ПОТОМУ ЧТО МОЕГО МУЖА И СЫНА НЕДАВНО ВЗОРВАЛИ ИСЛАМСКИЕ ТЕРРОРИСТЫ, И ИЗ-ЗА ЭТОГО У МЕНЯ ВОЗНИКЛИ НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ, ИЗ КОТОРЫХ САМАЯ НАСТОЯТЕЛЬНАЯ — ЭТО ДЕНЬГИ, ПОЭТОМУ Я ХОЧУ РАБОТАТЬ В ТЕСКО, А ТАКЖЕ ПОТОМУ, ЧТО ВЫ РЯДОМ С МОИМ ДОМОМ, И МНЕ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ ХОЧЕТСЯ РАССТАВЛЯТЬ У ВАС ТОВАРЫ, ЧЕМ ИДТИ НА ПАНЕЛЬ, а потом я выбросила анкету и взяла другую и написала ПОТОМУ ЧТО Я УМЕЮ РАБОТАТЬ В КОМАНДЕ И СЧИТАЮ ТЕСКО ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ КОМПАНИЕЙ, КОТОРАЯ ПОДДЕРЖИВАЕТ КОМАНДНЫЙ ДУХ, и мне тут же дали работу.
Расставлять товары на полках прекрасно, Усама, и не надо критиковать, пока ты сам не попробовал. Такая работа не слишком компостирует тебе мозги, и это очень успокаивает, когда снимаешь с полок просроченные банки и ставишь новые, пока все полки у тебя в секции не станут очень аккуратными и все банки не будут смотреть ярлыками вперед. Если тебя берут к ним на работу, тебе дают униформу, так что не приходится думать, что надевать, и обучают всяким разным вещам, то есть у них даже есть курс по управлению гневом, и если ты сумеешь продержаться во время испытательного срока и не зарезать какого-нибудь сложного покупателя и не поместить запись его казни в Интернете, тогда тебе дадут
