— Там?
— В городе, — пояснил он. — Неплохая квартира, работа, еда, три жены.
— Одна беременная, — напомнила Лера.
Яр невольно посмотрел на ее живот. Кивнул:
— Да. Она сама хочет выносить ребенка. Родить его и воспитать.
— Здесь все так делают.
Яр помолчал. Вздохнул тяжело и повторил:
— Ненавижу это место.
Он знал, что сегодня ему придется идти в мастерскую Ларса. Оружейнику требовалась помощь, а им был нужен хлеб — пусть даже такой: непропеченный и горький.
— Когда все наладится, ты уйдешь? — спросила Лера, глядя в сторону.
— Наладится? — усмехнулся Яр. — Здесь? Все?
Она серьезно на него посмотрела.
— Ты же понял, о чем я говорю.
Он кивнул, тоже посерьезнев.
— Хочешь, чтобы мы поженились?
— Не обязательно. Думаю, нам просто надо быть рядом.
— Из-за него? — Он встал, подошел к ней, осторожно положил свою ужасную ладонь на ее теплый и мягкий живот.
— Из-за него тоже, — сказала она. — Но, прежде всего из-за нас.
Он обнял ее, прижался к ней. Шепнул на ухо:
— Я не уйду.
— Точно?
— Мне плохо одному, — сказал он и тут же себя возненавидел.
Он всегда был эгоистом. Таковым он и остался….
В середине недели вдруг потеплело, и в деревне заговорили о скорой весне. Со стороны пустоши непрестанно дул теплый ветер, который здесь называли «дыханием города». Напитавшийся влагой снег просел, крыши обросли сосульками, небо затянулось низкой серой пеленой, в разрывах которой изредка проглядывала глубокая и чистая синь. «Зиме конец», — судачили люди. С надеждой поглядывали на лагерь космачей, чуть вытаявший из снега и потому хорошо различимый. Но великаны уходить не спешили, они по нескольку раз на дню ломились в запертые, намертво заколоченные ворота да бродили по округе, оставляя на заснеженных равнинах приметные цепочки следов. Отпугивать их было нечем, да и смысла теперь в этом никто не видел. За время долгой осады все слабые места периметра были выявлены и укреплены. Тем не менее, упрямство людоедов нервировало жителей деревни. Космачей ненавидели истово, дружно, и строитель Фрэнк, который, согласно первоначальному плану, должен был стать пугалом, в сознании людей превратился в оружие возмездия. Люди уже не просто хотели согнать космачей с места, теперь они жаждали отомстить им за все свои страдания. В оттепель начал дохнуть скот. Погибли почти все лошади, пали коровы, и даже неприхотливые козы подхватили неведомую болезнь, от которой у них крошились рога и копыта и выпадала шерсть.
Закончилась мука. Айван был вынужден пустить на питание часть так долго сберегаемой семенной картошки, хоть его и отговаривал от этого шага почти весь совет.
Старик заметно сдал в последние дни. Он сильно простудился в ночь, когда случилась схватка у ворот, и никак не мог оправиться. Иногда ему делалось чуть лучше — он тут же брался за дела, и работа вновь укладывала его в постель. Но он ничего не хотел слышать ни про отдых, ни про лечение, ни про диету. Доктор Эриг лишь ругался, не зная, как повлиять на упрямого пациента. Кажется, Айван винил себя за то, что позволил открыть вход в деревню, и воспринимал свою болезнь как заслуженное наказание.
Георг, его сын, был рядом. Он еще не поднялся на ноги, но доктор говорил, что поломанные космачом кости срастаются нормально и проблем, скорей всего, не возникнет.
Если со стариком что-то случится, рассуждали селяне, то вся власть перейдет к Георгу. Это мало кому нравилось — охотников здесь не любили. Именно их, а не Айвана, бессменного старосту, привычного лидера, винили за все случившееся в последнее время. Охотники чувствовали настроение людей и держались тихо, особняком…
Через две недели, когда все уже готовились встретить настоящую весну, опять грянул мороз.
За день до аврала Петр лично обошел всю деревню, побывал в каждом доме, поговорил со всеми мужчинами. Особой надобности в этом не было, все и так знали, когда и для чего нужно будет собраться, но Петр, таким образом, подчеркивал важность предстоящего дела и оказывал уважение всем, кто соглашался в нем участвовать.
Яр и знать не знал, что это за «аврал» такой, думал, что предстоит обычная работа. А когда все началось, когда сто с лишним человек собрались возле генераторной, когда бригадиры разделили ропщущих людей на команды, когда под возбужденный гомон голосов в толпе родилось вдруг чувство единения, общего дела и каждый ощутил себя частичкой чего-то большого и могучего — только тогда Яр понял, что работа у них сегодня будет особенная.
В день аврала во всей деревне погас свет.
С генераторной сняли крышу, вскрыли пол, разобрали часть стены. Под один из реакторов сунули рычаги, подвели толстые — в руку взрослого человека — канаты. Закрепили их, увязали, перебросили через системы блоков, установленные на стенах. Приготовили полозья, скрепили их грубо, но крепко. Выровняли дорогу.
Сто с лишним человек работали дружно, будто команда вышколенных, подчиненных единому центру сиберов. Потели, сипели, рвали мышцы, сдирали кожу в кровь — потому что иначе нельзя, потому что аврал. Короткими рывками поднимался тяжеленный реактор из ямы. Повис на стонущих веревках, на скрипящих блоках. Медленно пополз в сторону, опасно покачиваясь. Тихо лег на хрустнувшие полозья.
Люди очнулись от работы, осмотрелись, удивились, что уже стемнело, что уже вечер. Перекусили быстро горячим, торопясь закончить начатое, гордясь проделанной работой.
Дальше — проще. Две захиревшие, выбивающиеся из сил кобылы помогли хозяевам доставить на место подобие саней с установленным грузом. Но большим помощником оказалась погода: вернувшиеся морозы сковали образовавшуюся во время долгой оттепели слякоть — под свежим снегом был скользкий лед.
На площадку реактор доставили уже ночью. Часть лесов была снята с боков Фрэнка. Он лежал, похожий на огромное, прижавшееся брюхом к земле насекомое. Шесть лап его были подогнуты, две лапы вытянуты вперед, в таком положении он не выглядел очень уж высоким — на его приплюснутое тело можно было забраться по обычной приставной лестнице. В боку Фрэнка зияла неровная сквозная дыра — место под реактор. Перетащить туда энергетическую махину было непросто, разместить ее в тесном пространстве точно на установочной платформе, не повредив оголенные потроха, и вовсе представлялось делом безнадежным. Но Петр больше не рассчитывал на помощь людей. Они сделали все, что было ему нужно. Остальное зависело от него, от его команды и от самого Фрэнка.
Много лет назад сибер сам вытащил из своего брюха энергетическую установку.
Почему бы теперь ему самому не сунуть ее на место?
Яр вернулся домой под утро. Он еле волочил ноги, но осунувшееся лицо его выражало совершенное счастье.
— Я видел! — объявил он с порога, стряхивая с рук истерзанные рукавицы. — Эта штука работает! Петр все же его сделал!
Лера уже встала. Она плохо спала в эту ночь, вслушиваясь в шум, доносящийся с улицы, и теперь у нее болела голова, ее одолевали слабость и тошнота — но сегодня ей нужно было идти на утреннюю дойку.
— Я ждала тебя, — сказала она, снимая с угла печи подсохшую дубленку и разминая ее руками. В голосе Леры явственно слышались обида и укор, но Яр этого не заметил.
